Челси в ужасе зажала рот ладонью, представив, что грозило ее мужу.
— Наверное, твой брат очень тебя любит.
— Он готов был отдать за меня жизнь. А я за него. — Эндрю прижался щекой к окну. — Мы не могли покинуть лабораторию. Лестница горела, прыгать было слишком высоко, я ослаб, так как надышался вредными испарениями от реактивов. Но мы выбрались. Чарльз донес меня до летательного аппарата — ведь он все еще стоял на крыше. Он полетел не так, как я планировал, однако все же спас нам жизнь. О чем я очень сожалел все последующие месяцы. — Он сглотнул. — Вернее, я сожалел о том, что он спас жизнь мне.
«О, Эндрю!» — Челси всей душой сочувствовала ему. Он продолжал смотреть в окно, ничего не видя перед собой.
— После пожара я был долго прикован к постели. Я не мог дышать. Люсьен приглашал лучших докторов из Лондона и с континента, и они говорили, что у меня нет надежды, что я зачахну и умру. Люсьен не желал их слушать. Он не собирался сдаваться, несмотря на то что мой легкие сильно пострадали. У меня случались страшные приступы удушья, кто-то постоянно, днем и ночью, дежурил рядом со мной, чтобы сделать мне искусственное дыхание. Несколько раз я действительно переставал дышать. — Эндрю прикрыл глаза и безжизненным голосом добавил: — Им не следовало бы возвращать меня к жизни.
В его словах звучало столько отчаяния, столько обреченности, что Челси захотелось плакать. Она поспешила сморгнуть слезинки, чтобы Эндрю не увидел их и не решил, будто она его жалеет.
— Через некоторое время появились первые признаки выздоровления, и Люсьен заставил меня делать гимнастику, дабы восстановить силы. Он вызывал меня на короткие поединки на рапирах. Когда же я чувствовал себя слишком слабым, слишком больным, слишком измотанным для упражнений, он начинал злить меня своими подковырками и оскорблениями. В конечном итоге я поднимался с постели в надежде, что мне удастся проткнуть его насквозь. — Эндрю усмехнулся. — Естественно, он знал, как вывести меня из себя. И отлично понимал, что делает. Он всегда понимал, что делает. Думаю, я обязан ему жизнью в той же степени, что и Чарльзу, — той жизнью, что у меня сейчас.
Эндрю наконец-то отвернулся от окна и посмотрел на их переплетенные руки.
— Та дикая смесь горящих химических реактивов, которой я надышался, лежа на полу… должно быть, она причудливо подействовала на меня, потому что вскоре у меня начались эти припадки, приступы — называй их как хочешь.
Челси сжала его руку:
— Сегодня у тебя был именно такой приступ? И во время дуэли с Джеральдом? И в Монфор-Хаусе две недели назад?
— Да, и на твоем благотворительном балу. — Он отважился посмотреть на нее. Она увидела, что его глаза потемнели и полны боли, стыда и тоски. — А почему еще, по-твоему, я сбежал?
— Потому что не хотел, чтобы кто-то узнал о твоем недомогании.
— Все это гораздо серьезнее, чем простое недомогание. Мне светит сумасшедший дом. Можешь уже сейчас определять меня туда.
— Я не собираюсь никуда тебя определять до тех пор, пока не услышу твою историю до конца и тщательно ее не обдумаю. Поэтому постарайся, чтобы я все поняла. Был пожар, ты надышался химией, потом у тебя начались приступы.
— Точно.
— А что думает твой всезнающий братец Люсьен?
— Он герцог, а не врач. Он не теряет надежды на то, что я выздоровлю. За последние два месяца он таскал к нам специалистов, лекторов (Ученое звание преподавателя университета., целителей.). А они только тыкали в меня своими инструментами и пускали кровь, а потом, глядя на меня, как на идиота, принимались обсуждать меня в моем присутствии — и это при том, что у меня ученая степень выше, чем у них! Затем они пускались в длинные, запутанные объяснения и несли полный вздор. Они не понимают, что со мной. Ни один не предложил какую-то помощь и тем более не сказал, что есть надежда. А что они могут? Даже я не знаю, что конкретно попало в мои легкие. никогда не узнаю. Повторяется история с возбудителем: ситуацию нельзя воспроизвести, следовательно, нельзя изучать, остается только гадать.
Эндрю со вздохом закрыл глаза. Боевой дух покинул ее.
Челси поняла, что непредсказуемый гнев, который она считала отличительной чертой его характера, был всего лишь внешней оболочкой, скрывающей нечто более глубокое — постоянный страх, стыд, беспомощность. Эндрю нуждается в ней. Он открыл ей свою сокровенную тайну, рассказал о своем самом страшном позоре, и теперь ему нужна ее поддержка. Челси взяла его руки в свои и прижала их к груди.
— О, Эндрю, теперь многое, что я знаю о тебе, обретает смысл.
— А ты удивлялась, почему я не хочу жениться, почему, я не хочу, чтобы ты или кто-то другой вмешивался в мою жизнь, почему я ненавижу появляться в свете. Ты понимаешь, каково сознавать, что болезнь может нанести удар неожиданно, без предупреждения, без жалости, и чаще всего в тот момент, когда ты оказываешься среди людей? Ты можешь представить, какое унижение и стыд охватывают человека — нет, не меня, а тех, кого я люблю? Лучше сидеть дома, не подвергая угрозе чью-либо гордость. Странная вещь получается… Пока я находился в стенах замка, со мной все было в порядке, но стоило мне выйти за его пределы… — Эндрю затряс головой. — Ты видела, что случалось. Поэтому я запирался в лаборатории, обманывал себя и близких, позволяя им считать, будто со мной все в порядке. Однако они все знали. А теперь знаешь и ты. Ты уже видела меня во всем блеске моего сумасшествия. Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю сидеть в лаборатории. У меня нет желания ставить в неловкое положение себя и тех, кто рядом со мной.
— Ты никогда не поставишь меня в неловкое положение, Эндрю.
— Не поставлю? Ты хочешь сказать, что сегодня тебе не хотелось провалиться сквозь землю от стыда?
— Естественно, нет. — Челси гордо вскинула голову. — Я просто беспокоилась за тебя.
Он недоверчиво взглянул на нее, не в силах понять, почему ей не было стыдно. В его глазах промелькнула надежда.
— Эндрю, расскажи мне об этих… приступах. Сегодня ты видел индейцев. Утром после свадьбы что-то другое, чего мы с Пятнистым не заметили. Что это было? Я мало знаю о приступах и припадках. Насколько я понимаю, в это время человек впадает в полубессознательное состояние. Ты же отдавал себе отчет в своих чувствах.
— Верно. А видел я огромное сверкающее стальное чудовище, летящее над нами. Его появление сопровождалось оглушающим гулом.
Челси улыбнулась.
— Все это не очень похоже на болезнь, скорее на видение.
— Видение чего? Нет, поверь мне, это сумасшествие. Умопомешательство. Думаю, у Люсьена уже заготовлены цепи, чтобы сковать меня и отвезти в сумасшедший дом.
— Прекрати.
— Это правда, Челси. Я схожу с ума, и ни ты, ни кто-либо другой ничего не смогут с этим поделать. Остается только спрятать меня от общества, пока я еще в здравом уме, чтобы, когда неизбежное случится, никто из вас не был унижен.
