— Я даже не уверен, что она вообще хочет выжить. Я ужасно обращался с ней, Чарлз. Заставлял подчиняться своей воле. Смерть для нее будет избавлением. — Он сжал зубы. — Избавлением от меня.
Чарлз допил кофе и посмотрел сверху вниз на опущенную голову брата. Ему еще не доводилось видеть Люсьена таким смятенным, покорным. Затем он окинул изучающим взглядом лежащую на кровати женщину. Чарлз насмотрелся на мужчин, умиравших на войне, и был способен разглядеть знаки, возвещающие о приближении смерти. И ему не было нужды даже спрашивать ни у кого, он и так знал, что герцогиня Блэкхит не собирается умирать.
По крайней мере в ближайшее время.
Но Люсьен этого не знал. Но учитывая, что любовь уже начала менять его так, что Чарлз не мог себе даже вообразить — настолько странно, интересно и удивительно это было, — он решил не вмешиваться в ход событий. Любовь могла преподать его брату урок. Пусть Люсьен испытает весь набор чувств, которые приходят, когда отдаешь сердце другому человеку… в том числе и пугающую беспомощность, которая часто сопутствует этому.
Для человека, настолько привыкшего контролировать все и вся, будет полезно ощутить беспомощность.
Он собрал чашки на поднос.
— Тогда я пошел спать, — сказал он. — Спокойной ночи, Люсьен.
— Спокойной ночи.
Он прошел мимо брата, похлопав по плечу. Потом вышел из комнаты, потихоньку закрыв за собой дверь.
Снаружи ждали Гаррет и Эндрю. Они немедленно вскочили на ноги и нахмурились, увидев, что губы Чарлза непроизвольно подергиваются.
— Итак, в чем дело, парень?
— Люсьен. — Чарлз почувствовал, как его губы сами собой расползаются в улыбке, и испугался, как бы не расхохотаться по-настоящему. — Он наконец не устоял.
Спустя несколько часов Эва открыла глаза.
В комнате было темно и необычно тихо. Ей слышался далекий рев моря, легкое дребезжание рам от ударов ветра, крик чайки. Какое-то время она пыталась восстановить в памяти все произошедшее, понимая, что что-то не так.
Чего-то не хватает.
Она ощущала некую сосущую боль, которая скрывалась под физической и проникала в самую душу.
И тут она вспомнила.
«Я потеряла ребенка».
Все вдруг нахлынуло на нее. Скандал с Люсьеном. Ее решение уехать от него, несмотря на бурю. Карета опрокинулась… Словно в тумане, она помнила, что муж пришел за ней. Спас ее из плена предательской скалы, а у нее между ног сочилась кровь, тихо, неостановимо, страшно… будто все ее тело плакало по потерянному ребенку.
«Я убила его. Он умер».
Умер.
Она лежала, горячие слезы лились из глаз, стекали неторопливыми, извилистыми струйками по вискам и уходили в подушку. Он умер. В ее чреве стало пусто. Й в душе. Она со своей гордостью и неверием убила малютку.
Умер.
Она беззвучно плакала, глядя в светлеющий потолок у себя над головой. Далекий прибой с каждым ударом волн, словно погребальный колокол, возвещал о смерти ребенка. Становилось все светлее, темнота отступала, а вокруг нее из мрака начали проступать очертания мебели. Вон комод, едва видный через раздвинутый полог кровати. Вон темные очертания картины на стене. А вот кто-то в кресле, придвинутом к кровати так близко, что ей слышно размеренное дыхание.
Она потянулась и тронула пальцами свисающую с подлокотника руку.
Люсьен.
Он встрепенулся. Его рука сжала ее пальцы. Он ничего не говорил, только сидел и держал ее за руку, давая ей возможность впитать в себя его неисчерпаемую силу.
«Ты не одинока, родная. Я здесь».
Она не могла сказать точно, произнесли ли эти слова его губы — или они пришли из самых глубин его души. Просто она знала, что он их сказал. «Я здесь». Слезы стали обжигающе горячими, хотя она не всхлипывала, не издавала ни звука. «Я здесь». Она крепко закрыла глаза, держась за его руку. Горячие соленые капли катились по щекам в молчаливом страдании. «Я здесь».
Кровать скрипнула. Люсьен сел рядом с ней, протянув к ней руки в невысказанном приглашении.
Год, месяц, неделю назад она ни за что не приняла бы его утешений, рассмеялась бы ему в лицо, скрыла бы в себе отчаянную боль. Но теперь…
Любовь.
Без колебаний Эва потянулась в его объятия.
— Люсьен, — жалобно всхлипнула она. — Ребенок… О Боже, ребенок…
Он не сказал ни слова, просто держал ее в объятиях и давал ей плакать, пока у нее оставались слезы, пока кровоточащая боль не начала затихать и на ее место не пришло утомление. Но она знала, что он полностью разделяет ее страдания. Что надежная, утешающая сила, которой он ее окружил, всегда будет принадлежать ей. Что он не отходил от ее кровати все время и всегда будет с ней. Ее разум начал меркнуть, ища облегчения в забвении глубокого сна. Она в безопасности. После все этих лет недоверия, отчужденности и притворства она в безопасности.
С ним.
Глава 28
Эва постепенно выздоравливала. Много плакала. Она свыклась не только с мыслью о потере ребенка, но и с тем, что у нее нет никаких шансов подарить мужу наследника, а это очень важно для гордых и могущественных аристократических семей вроде де Монфоров.
Она обманула его ожидания. Теперь его около себя никак не удержать. Никогда. Все когда-нибудь должно закончиться. День за днем она ждала, когда его внимание станет охладевать, отвлекаться, все ждала, что он найдет себе более интересное занятие, чем сидеть у ее постели, уговаривать ее поесть, когда у нее нет аппетита, забираться по ночам к ней под одеяло, чтобы согревать ее своим большим телом, рассказывая о своей жизни, о детстве, о тех, кого он знал и любил… и заставляя ее делать то же самое. Она настороженно ждала, когда его терпение лопнет. Но он не уходил. Не покидал ее. И через несколько недель настороженность Эвы постепенно растаяла, а затем появилась хрупкая надежда, что, может быть — просто может быть, — она нашла то же, что было у ее невесток.
То, чего она ждала всю свою жизнь.
Глубокую и верную любовь мужчины.
Господи, и она его любит. И как его не любить? Ведь он полная противоположность тому, что она считала человеческим существом мужского пола. Он сильный, умный, способный к состраданию, преданный, внимательный и достойный уважения. Эва страдала, когда он хоть на минуту выходил из комнаты. Она сияла, когда он возвращался, понимая, что ее улыбки воодушевляют его, прогоняют тени из-под глаз, суровость с его лица. Он сказал, что любимее. И доказал это всем своим поведением, добротой, словами. Однако она сама не может заставить себя сделать то же самое. Пока не может.
Она готова это ему возместить. Сделать что-нибудь — что угодно, — что искупило бы все прегрешения перед его семьей. Что-нибудь, что докажет ее любовь к нему, пока она не может заставить себя произнести вслух эти слова. По мере того как силы возвращались к ней, она начала ходить сначала по комнате, потом по всему дому и по садовым аллеям, глядя на море, такое же беспокойное, как ее душа… И тогда однажды утром из Франции пришло долгожданное письмо.
