Итак, это было правдой. Элис на мгновение прервала свое занятие, чтобы взглянуть на него. Огни в фойе тускнели. В помещение стремглав влетела Сильвия.
– Элис, ради Бога, ты первая!
Николас нетерпеливо отстранил Сильвию.
– Можешь ты хоть раз сказать мне правду? – возвысил он голос. – Зачем тебе были нужны деньги?
Элис нервно поправила головной убор. Бесполезно даже пускаться в объяснения – слишком много народу слушало их. И вдруг она увидела мужчину в черном костюме, пробиравшегося к ним сквозь толпу. О Боже, тем более ей не хотелось говорить об этом в присутствии Жиля!
Жиль взял ее под руку.
– Элис, ты поняла, где должна находиться, когда заиграет музыка? – Он взглянул на Николаса Паллиадиса так, будто впервые видел его.
Тот не обратил на него внимания.
– Деньги, – процедил Николас. – Я отдам тебе серьги теперь и буду возвращать всякий раз, когда тебе вздумается продать их. Однако я хочу знать, почему ты продала их тому придурку в Пантене!
– Я не продавала их! – Элис бросила тревожный взгляд на Жиля. Если она не остановит Николаса, он все испортит. Жиль и так уже находился в состоянии нервного возбуждения. – Я солгала тебе, – вдруг воскликнула Элис. – Как всегда солгала! – Она вздрогнула, увидев испуганное выражение, появившееся в глазах Николаса, но было поздно. – Я отдала их менеджеру химчистки, – в отчаянии крикнула Элис, понимая, что совершает очередной неосмотрительный поступок, о котором ей придется пожалеть, – потому что он… он мой любовник!
Свет в здании погас, и Элис вытолкнули на галерею над главным фойе, прежде чем она успела увидеть реакцию, отразившуюся на лице Николаса Паллиадиса.
Жиль следил, как мерцающая вереница экзотических птиц во главе с величественным розовым фламинго во внезапной темноте ощупью пробирается к вершине парадной лестницы.
Его костюмы, с изумлением подумал Жиль, на удивление хороши. Как зрелищные произведения. Он никак не предполагал, что ему когда-либо придется выступить на этом поприще. Однако в Доме Лувель с этими американцами все оборачивалось не так, как он предполагал сначала.
Однако что-то тревожило Жиля, пока он смотрел, как девушки занимают свои места на затемненных ступеньках. Смутная догадка весь вечер не давала ему покоя. Он вспоминал рождественский визит этого напыщенного осла, владельца текстильной фабрики из Лиона. Это был момент не из приятных; Жиль ненавидел, когда с ним обращались покровительственно, вот он и выставил за дверь де Бриссака, пожелавшего увидеть наброски костюмов. Но в какой-то момент этот человек пытался что-то рассказать ему.
Жиль не стал его слушать. В противном случае он бы вспомнил сейчас, что Луи де Бриссак говорил ему в тот момент об экспериментальном ламинированном кружеве.
Кажется, что-то про жидкое чистящее вещество…
22
Джексон Сторм со смешанными чувствами воспринял последний звонок из Нью-Йорка – тот, что сообщал название враждебной партии, скупавшей ценные бумаги «Джексон Сторм интернэшнл». Почти как в старые времена, когда в одну минуту Джейк Сторм с Седьмой авеню мог либо заработать целое состояние, либо… оказаться банкротом.
Конечно, на этот раз речь шла не о грубом мошенничестве и коварных ударах в спину, но о хитроумных и искусных международных махинациях, действовавших тихо и аккуратно, как стальное лезвие гильотины.
Джек откинулся на спинку стула, сидя за столом среди важных персон и мировых знаменитостей, и нарочно улыбнулся так, будто бы на свете не существовало ничего, что могло причинить ему беспокойство. «Да, ты был гильотинирован, Джейк», – подумал он. Этот образ ему понравился. Он отложил его до той поры, когда, да простит его Бог, начнет писать мемуары об открытии Дома моды в Париже.
«Проклятый греческий ублюдок», – пронеслось у него в голове, когда он наклонился, внимательно вслушиваясь в то, что шептала ему на ухо Мина Уртеган. Стоило ему отвернуться, и Нико Паллиадис увел у него из-под носа европейское отделение фирмы.
Его реакция была все та же, как и в прежние времена. Он обращал свое лицо навстречу враждебному миру, сохраняя знаменитое вежливое хладнокровие. Даже более того, нью-йоркские гости, когда он забирал их из апартаментов «Криллона» на арендованных за несколько тысяч долларов лимузинах, увидели Джека таким же обаятельным, спокойным и уверенным в себе, каким он всегда являлся в обществе. Если и был момент, когда маска безразличия сползла с его лица, так это в ту минуту, когда он вошел в фойе «Гранд опера» и ему волей-неволей пришлось миновать столик, где расположились его бывшие инвесторы Паллиадисы, ныне завладевшие контрольным пакетом парижского предприятия Джексона Сторма.
«Подавись ими», – сказал себе Джексон Сторм, улыбаясь в камеры ослепительной доброжелательной улыбкой. Единственное, о чем он сожалел, – это о том, что позволил Николасу Паллиадису добиться успеха с очаровательной куколкой Элис.
«Ну же, Джейк, наслаждайся жизнью, – подбодрил он себя, обводя взглядом роскошную обстановку „Опера“ и парижскую элиту, танцующую в маскарадных костюмах белых птиц, – наслаждайся жизнью, пока это возможно. Оставь все проблемы на завтра».
В тот момент, когда Джек уже подумывал извиниться перед своими гостями и подойти к соседнему столику, чтобы пригласить Кэтрин, старшую дочь принца Медивани, на танец, он и увидел ее. Высокую, гибкую, как тростинка, в очаровательном облегающем белом платье, вручную вышитом жемчугом. Она стояла с элегантным немолодым мужчиной на другом конце танцевального зала с бокалом шампанского в руке.
Их глаза встретились.
На ней была простая белая маска, расширявшаяся по обе стороны от ее глаз, приобретая форму легких птичьих крыльев. Она вся сверкала от длинных волнистых волос, ниспадавших на обнаженные плечи, до кончиков блестящих, украшенных бисером белых туфелек. Это была, как не без удивления осознал Джексон Сторм, женщина из его сновидений. Невозможно. Он не верил в подобные чудеса. И тем не менее это было правдой.
Она улыбалась ему.
Впервые за много лет, вероятно, еще с того времени, когда он был неуклюжим юнцом, Джексон Сторм ощутил полную неуверенность в себе. Куда делись его смелость и решительность? Поддавшись порыву, он глупо ухмыльнулся и чуть ли не с мольбой указал на себя. Кто, я? Вы имеете в виду меня?
Боже, она утвердительно кивнула!
Он почувствовал себя полнейшим идиотом. Мальчишкой. Но он знал, чего хочет. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы выбраться из-за поставленных вплотную друг к другу столиков для почетных гостей и броситься к ней. Сердце его стучало, как механический молот. Он многие годы не делал ничего столь романтически легкомысленного. Гнался за женщиной по танцевальному залу, как двадцатилетний пылкий повеса! Он поражался самому себе, находясь в состоянии полной эйфории.
Его продвижению помешал внезапно погасший свет, что было сигналом к началу шоу костюмов Жиля Васса. А впереди чудесная сверкающая фигурка проплыла мимо охранников и направилась к главным дверям «Опера», выходящим на улицу.
