— И что теперь?
— А ничего. Я пожертвую выходными и частью вечернего отдыха в рабочие дни, чтобы узнать, что же на самом деле за этой писаниной кроется и зачем нужна была Клишину эта мерзкая комедия. Вот так.
— А я?
— Что — ты? Разве тебе не обидно?
— Обидно, конечно, Паша мертв…
— А если эту книгу издадут?
— Ты что?!
— А ничего. Я, конечно, не Арнольд, который Шварценеггер, и не красавец Павел Клишин, но и не тощий мужик с красными глазами в костюме «Адидас». И я сделаю все, или чтобы эта книга вовсе не была опубликована, или чтобы в послесловии стояла сноска, что дело раскрыто, истинный убийца найден, а все, что соизволил написать автор, — не более чем домыслы и плод больного воображения. Вот так-то.
— Ты знаешь, я не люблю эти твои расследования, но здесь ты прав: я не хочу, чтобы мои друзья, знакомые и вообще все, кто нас знают, подумали, будто в книге написана правда. Я не буду злиться и не буду тебе мешать.
— Спасибо, Саша. Ты меня прости.
— Ты когда поедешь-то?
— Куда?
— Домой, не в родное же управление.
— Завтра хотел, но придется сегодня вечером. Ты не обидишься?
— Уже нет. Давай только не будем об этом говорить сегодня больше, а?
— Не будем, — легко согласился Леонидов. — И чтобы реабилитироваться за необоснованное подозрение, я сейчас же возьму молоток, фанеру и пойду спасать тебя и Сережку от комарья.
4
Алексей уехал в город в восемь вечера, чтобы не слишком обижать Сашу и дать себе немного времени для нужных мыслей. В том, что эти мысли будут, он не сомневался: мозг изголодался по любимой работе, слегка его уже иссушили цифры, договоры о поставках и бесконечные телефонные разговоры о ценах и сроках. Хотелось просто подумать о людях, о жизни, о тайных движениях человеческой души и о том, что ничего нет в мире прочного и жить по-прежнему можно расхотеть в любой момент, независимо от социального положения и зарплаты. Смириться с этой зыбкостью значило пассивно ждать, как с твоей судьбой разберутся другие, а попробовать подвести под нее фундамент — рисковать самим существованием конструкции.
Леонидов заехал по дороге в мини-маркет, работающий круглосуточно, купил еды, которую не надо было готовить, две бутылки пива и соленую рыбину. Потом, слегка повеселевший, уже подъезжая к дому, принял решение и, поднявшись в свою квартиру, первым делом кинулся к телефону. Ему повезло: Барышевы были дома, приехали с дачи и отдыхали от грядок перед новой рабочей неделей. Трубку взял Сергей.
— Да?
— Барышев, привет.
— А, коммерческий. Здрасьте!
— Приехал от сохи?
— Да, удалось оторваться. Теща использовала меня по максимуму, вспахал все, что мог, и все, что не представлял, что могу, — тоже.
— Интересно, тебя там за мини-трактор, случайно, не держат?
— Ха! Куда ему! Я еще и микрокультиватор марки «КМС» — по борьбе за урожай. На мастера не вытянул еще, меньше года брачного союза за плечами, но через пару лет сосуществования с такой тещей уже сдам любой норматив. Чего звонишь-то, вечно ты мой занятой?
— Тебя не удивит, например, Серега, что у меня неприятности?
— Ты для них родился. Аня что-то ничего не говорила.
— Да не на работе. Вернее, те, что на работе, меня мало задевают. Тут другое…
— Ну?
— Некий хрен отдал Господу душу за забором моей дачи и оставил нечто вроде посмертных мемуаров, где упоминается моя жена в роли его любовницы, я в амплуа ревнивого мужа, а далее сюжет «Отелло», только в роли Дездемоны этот белокурый красавец, а я в перспективе на скамье подсудимых. Как тебе?
— Неплохо. Изложение невнятное, но суть понятна. А не врешь?
— Если бы! Самое гнусное, что подкатывается ко мне такой же старший опер, капитан, каким я и сам когда-то был. Только потупее малость.
— Кто потупее? Ты?
— Да я…
— Ладно хорохориться, скажи лучше, что ты будешь делать?
— Тебе вот звоню.
— У вас есть план, мистер Леонидов?
— Есть ли у меня план? У меня всегда есть план!
— И моя роль?
— Ты давно на шухере не стоял?
— С детства, когда яблоки у соседской бабки воровали.
— А как насчет отмычек, коварных замков и небольшого конфликта с законом?
— Ну, ради друга. И куда нужно залезть?
— На дачу к этому Тургеневу. Мне нужны его бумаги.
— Издать хочешь?
— Понимаешь, я видел только два небольших фрагмента. Остальное, как говорит мой серый прообраз в лице капитана Михина, — философские измышления. Боюсь, что для него любое грамотное слово — уже атавизм, но уверен, что из пятнадцати листов мелким шрифтом можно немало выловить. Меня уже кое-что насторожило. Я хочу, чтобы и ты глянул, и еще меня интересует продолжение этой писанины — «Смерти на даче». Я просто уверен, что оно есть, только где?
— Как? «Смерть на даче»? — Барышев озадаченно хмыкнул.
— Ну что, Серега?
— И когда грабим банк?
— Давай завтра ночью по-тихому, чтобы ни Сашка, ни твоя супруга не знали.
— А мое алиби для второй половины?
— Ночное дежурство.
— Ох, попаду я с тобой под дело о разводе.
— Ладно, кто за кем заезжает? Твоя машина как?
— Так же, как и твоя. «Жигуль», он и с дверями от «мерседеса» — «жигуль». Когда ты себе джип-то купишь, коммерческий директор?
— Когда на пенсию пойду. Значит, улизнешь из дома, и мы катим на дачу к писателю, прихватив соответствующий инвентарь.
— Что брать?
— А я знаю? Ключи какие-нибудь, отмычки, или лучше выставить раму и залезть в окно?
— Ладно, на месте обсудим. Жди.
— До завтра.
Леонидов положил трубку, и ему стало легче: друзья — они всегда друзья. Лезть же в чужой дом за казенной печатью всегда удобнее с надежным и физически сильным товарищем. В Сергее Барышеве Леонидов ничуть не сомневался, они давно уже забыли ту зимнюю историю и дружили не то что домами или семьями, а душами настоящих мужиков.
Весь следующий день Леонидов сидел на работе как на иголках. Даже неприятности и мелкие неудачи не замечал, поэтому все у него шло как по маслу: чем меньше нервничаешь, тем лучше получается, это уж точно. К вечеру Алексей быстренько свернул дела, заехал в хозяйственный магазин, купил зачем- то топорик, тиски, набор отверток, пару нитяных перчаток и еще моток веревки. «Господи, на гору я, что ли, собираюсь лезть? Там окно всего-то на высоте полутора метров», — ругнул он себя, но веревку взял.
