— Должно быть, хватит долги Веры Валентиновны отдать.
— И останется, чтобы вытащить дело из той ямы, куда оно провалилось.
— Значит, путем простых арифметических вычислений ты, Игорек, сделал вывод о том, что в смерти Клишина была заинтересована его тетка? Завещание есть?
— Завещания нет. По закону она наследница, потому что родители умерли, законных детей нет, других дядей-тетей тоже. Она да Пашина двоюродная сестра — и все родственники.
— А если объявится завещание? Его искали?
— Завещание не всплывало. Значит, есть мотив, четкий, стандартный, тот, который мне по душе больше, чем какие-то философские бредни. Была у Клишина на даче женщина в тот вечер? Была.
— Тетка, по-твоему, была?
— Я думаю, что она. Надо проверить, есть ли у нее алиби на тот вечер.
— Вера Валентиновна тоже сейчас на даче где-нибудь?
— Да нет у нее дачи, продала прошлой осенью, нужны были деньги. Сидят сейчас с дочкой в Москве, наследство ждут.
— Ну, еще целых полгода.
— Заявление о вступлении в наследство можно уже сейчас подавать, не уверен, что она это уже не сделала.
— Что ж, Игорь, по твоим раскладкам выходит типичное убийство из-за денег? — Леонидов уже так напился пива, что его понесло: в голове стоял приятный туман, речь лилась легко, будто вода под напором из вовсю открытого крана, неумолимая пьяная логика строила ее так, как хотелось.
— Да, из-за денег. — Михин тоже осоловел от пива и от жары.
— А хочешь, я сейчас разобью твою теорию в пух и прах?
— Давай.
— Сколько у нас в стране населения?
— Ну, миллионов двести.
— Близко. А сколько среди них убийц?
— Ха!
— Не «ха», а доли процента. Получается, исходя из статистики, что способность убить другого человека — это аномалия.
— Ну, Леха, все в жизни бывает, можно в темном переулке пьяного с ножом повстречать и дать ему доской по башке, да так, что из него и дух вон.
— Правильно. Но сейчас я имею в виду убийство не спонтанное, не случайное, а тщательно продуманное и спланированное. Вспомни, как чистенько все было в доме Клишина: улики только те, на которые сам же писатель и указывает, свидетелей тоже нет. Если и есть — повязаны так, что не признаются. Ну, кто может такое совершить? Да еще разложить тело согласно описанию в книге? Кто?
— Псих.
— Логично. Или псих, или человек очень умный, который хочет стопроцентно избежать наказания. Там даже отпечатков его нет, уверен, что все стерто, есть только один прокол, кроме позы, но не о нем речь. Сейчас о том, что убийца — человек, без сомнения, умный, а разве умный человек не может сам заработать себе на достойную жизнь?
— Опять же, Леха, все в жизни бывает, есть и непризнанные гении.
— А я вот недавно в одном фильме слышал такую мысль, что если человек умеет что-то делать лучше других, то заработать большие бабки для него пара пустяков. Так будет такой человек убивать из-за денег?
— Будет, — упрямо заявил Михин, отпивая из кружки, в которую было налито пенистое пиво уже из той бутылки, что принес он.
— Почему? — обалдел Леонидов.
— А потому, что, может, он думает, что умеет лучше других убивать. Разве на таком таланте заработать нельзя?
— Браво, Михин, браво! Так ты дошел до профессионального киллера, только не думаю, что киллер будет травить кого-то ядом, читать философские бредни Клишина и выдавать себя. В этом случае все было бы замаскировано под самоубийство, нет никаких следов — дело бы закрыли. Я не знаю тетку Клишина, может, она и способна на такое, но только не из-за денег.
— Ладно, я тебе докажу. Хочешь, поспорим?
— Да что с тебя взять?
— Ну так, на ерунду.
— Нет, Игорек, спорить я не буду, потому что на днях ты должен получить очередной конверт с указанием на очередного подозреваемого и после этого завязнешь, проверяя новые улики Клишина. Тебе не до тетки будет.
— Что? Какой конверт?
— Обычный, как тот, в котором пришло первое продолжение шедевра.
— Да ни хрена! — Михин даже треснул кулаком по столу. — Я к тебе, Леонидов, не приду больше, ты эгоист себялюбивый, ты давишь мои версии на корню!
— Придешь, куда денешься. По моим расчетам, это будет в пятницу.
Михин вскочил и пошел к двери.
— Ты куда?
— Домой.
— Да сколько времени, видишь? Оставайся уж, в доме есть раскладушка.
— Меня здесь не понимают. Электрички до двенадцати ходят, а мне с утра на работу. Мы не бары и не коммерческие директора, потолкаемся и в народе… — Михин гордо вскинул голову и стал возиться с замком.
Алексей со вздохом открыл ему дверь.
— До встречи, Михин Игорь Павлович! — крикнул он вслед оперативному уполномоченному, который скатился по лестнице, не дожидаясь лифта.
Леонидов усмехнулся и отправился на кухню: в голове у него по-прежнему шумело, и, как это всегда бывает после пары бутылок пива, жутко захотелось есть. С тех пор как жена уехала на дачу, обычно он обходился на ужин бутербродами. Лезть в холодильник было бесполезно, на пустых полках лежали только засохшие куски. Дверцу Алексей открыл машинально, уставился в прохладное нутро с подозрением. Один из кусков оказался сыром, другой — полукопченой колбасой, засохшей до того состояния, когда она сжимается в два с половиной раза. Стояла еще какая-то кастрюля, он вынул ее из холодильника, замер над крышкой.
«Стой. Я ничего в ней готовить не мог, значит, осталось еще от Александры. Не надо открывать, ничего хорошего там уже быть не может — время свое дело сделало. Попадет. Приедет жена — и попадет. Надо открывать».
Он вздохнул и снял крышку: за слоем плесени сантиметров в пять ничего не было видно. Леонидов залюбовался на шедевр, созданный его безалаберностью. Плесень была жутко хороша: серо-зеленые оттенки так густо переходили один в другой, что в самом центре образовалось даже красивое бирюзовое пятно.
«Красиво как! Ах ты, моя плесенюшка! — умилился Леонидов. — Жалко губить, такая красота! Может, поставить ее обратно и подождать? Она вырастет, расплодится во всю кастрюлю, будет меня любить, узнавать, потом, в один прекрасный день, я научу ее говорить слово «папа» и буду показывать за деньги. Эх, классно будет! Аттракцион «Говорящая плесень» — и всю оставшуюся жизнь не надо работать ни в каком «Алексере». Но — попадет. Разве жена оценит? В лучшем случае заставит отмывать эту кастрюлю и заодно еще парочку других, а в худшем…»
Он даже зажмурился, представив себе, что будет в худшем, и так, с закрытыми глазами, залил плесень горячей водой из-под крана. Лицо при этом было у него такое, будто под водой гибнет заветная мечта и все будущее благосостояние. Когда Алексей глаза все-таки открыл, плесень оторвалась от той почвы, что ее породила, и плавала сверху, словно остров погибших кораблей, набухая и стремясь ко дну. Леонидов вздохнул, закрыл кастрюлю снова крышкой и поставил поближе к раковине, чтобы в следующий прилив энтузиазма отмыть этот злосчастный сосуд и не получить нагоняй. Спать он отправился на голодный желудок, решив, что потеря пары килограммов еще никому не вредила.
