— А ты врешь, что не знал Павла.
— Мы с ним никогда не вступали в диалог…
Она посмотрела странно, прикинула что-то:
— Ты из-за жены так к нему относишься?
— При чем здесь жена?
— Ну, у них же был роман, она совсем недавно еще была с Павлом… Не хочу намекать, но… Ты ведь знаешь?
«Она читала «Смерть…». Конечно читала. И приняла все на веру? Решила утешить? Теперь понятна ее уверенность в себе. Господи, бред-то какой».
— По-моему, Клишин на тебя слишком сильно влиял. В твоем возрасте естественно выбирать себе кумиров, он на эту роль подходил.
— Я никаких кумиров себе не выбирала.
— Это тебе так кажется. Когда человек вырастает из пеленок и детских колготок, он, само собой, хочет быть на кого-то похожим и ищет для себя идеал. Для одних это герой книжный, выдуманный, для других, тех, что книжек не читают, соседский дядя Ваня, который с одного удара забивает кулаком в стол гвоздь и пускает дым из ушей, затянувшись дешевой сигаретой без фильтра. Идеал у всех есть.
— А у меня нет. Я сама по себе и не хочу ни на кого быть похожей.
— Это упрямство. Идеал можно выбрать для себя и подсознательно, иногда это просто тот взрослый человек, который постоянно находится рядом. Если твой Павел Клишин был для многих женщин предметом поклонения, то ты подсознательно решила стать тем же самым для мужчин.
— Ты слишком умный, да?
— Вот это уже ближе к твоему собственному репертуару. Знаешь, Софья, когда ты не повторяешь бредни двоюродного брата, становишься гораздо симпатичнее. По крайней мере, я начинаю верить, что тебе только двадцать лет.
— Останови машину.
Они уже были где-то на кольцевой. «Жигули» ехали по средней полосе, вокруг не было даже просвета, так плотно сформированное в коробки разной формы и стоимости железо двигалось в одном только направлении: за город.
— Ты соображаешь, где мы находимся?
— Мне-то что? Я тебе не жена! Сама доеду! — Она схватилась за дверь. Леонидов с трудом переместился в крайний правый ряд, резко съехал на обочину, включил аварийку. Соня вышла, Алексей за ней.
— Ну?
— Я сейчас поймаю какую-нибудь машину.
— Не боишься, что куда-нибудь не туда завезут?
— Да наплевать на все.
— Послушай, что ты из-за своего братца делаешься такая психованная? Он вам, дурам, про все врал. Врал про свою великую Любовь, а сам аборты заставлял делать, врал про то, что он такой весь независимый, а деньги у любовницы брал, да еще развращал ее племянницу. Он подлец самый настоящий, а вы его цитируете, как идиотки, и до сих пор делаете все, как великий Паша вам велел.
— Да откуда ты все знаешь, и кто это — «вы»? Я одна у него была, понял?
— Это ты так думаешь. Сядь в машину, хватит орать. Мне у жены истерик хватает, чтобы еще и тебя тут успокаивать. Тоже мне опытная в обращении с женатыми мужчинами. — Он затолкал Соню обратно в салон, с трудом втиснулся опять в плотный поток железа. — Сколько времени потеряли! Успокоилась?
Она молчала, смотрела на дорогу, Алексей уже жалел, что все это ей прокричал там, на кольцевой, в конце концов, зачем отбирать у девочки мечту, тем более что мечте этой уже не сбыться. Было еще светло, у дороги по-прежнему торговали всем тем, что требовалось на отдыхе проезжающим на машинах господам. Маленькие, спонтанно возникающие каждое утро рыночки расположились вдоль трассы, за окном мелькали то и дело пуховые подушки, блестящие новенькие самовары, пластмассовые ведра и бочки, деревянные лесенки с овощами и фруктами. Леонидов вспомнил, что не мешало бы что-нибудь купить, чтобы жена понапрасну не таскала сумки.
— Я тут зайду овощей возьму, — сказал он Соне, она только пожала плечами.
«Сбежит, — подумал Алексей. — А ну и пусть! Надоело».
Он пошел, заполнил разными фруктами сумку, купил ячейку яиц, большой полиэтиленовый мешок, набитый кукурузными палочками, которые любил насыпать в молоко на завтрак Сережка. Когда вернулся, увидел, что Соня никуда не ушла: она просто сидела с бутылкой пива на переднем сиденье, еще одна стояла у нее в ногах. Пиво было из самых крепких: «Балтика», девятый номер, и количество градусов для такой хрупкой и молодой особы показалось Леонидову, пожалуй, чересчур большим.
— Ну, поехали?
Она снова молча пожала плечами, сделала большой глоток.
— Ты и куришь, конечно? — спросил на всякий случай Алексей.
— А ты мне папа? — От пива Соня опять стала развязной.
— Да мне-то что. Кури.
— И буду. Детей своих учи. Твоя жена, конечно, пьяной не напивается, от табачного дыма у нее аллергия, а от порнографии икота и румянец до ушей.
— Ладно хамить-то. Что ты знаешь про брак?
— Только то, что он должен непременно быть по расчету.
— Понятно. Это уже мамаша настропалила. Моя кандидатура лично у нее прошла на ура?
— Ты просто не такой дурак, как все остальные.
— Спасибо, конечно. А на даче покойного писателя вы с мамой поселились на каких правах?
— Это собственность нашей семьи, от которой остались только мы, понял? И не лезь со своими нравоучениями.
— На юг в этом году, что, не собираетесь?
— Сейчас модно отдыхать в средней полосе.
— Как только у народа не стало денег, мода сделалась значительно скромнее. Это похвально: еще один кризис, и модно станет выращивать свиней на собственном балконе.
Она опять надолго замолчала, попивая свою «Балтику», Алексей посмотрел на часы: половина девятого, пора было появиться на горизонте району, приютившему в себе родные женины Петушки.
— Ладно, хватит язвить. Давай с тобой останемся друзьями, Софья. Ты когда институт-то заканчиваешь? Могу с работой помочь.
— К себе в секретарши возьмешь?
— Другому подарю.
— Благодетель. — Она допивала уже вторую бутылку пива и пьянела на глазах. Леонидов понял, что высадить ее на краю поселка не удастся, придется довезти до дома и попасться на глаза жене.
«В конце концов, это не единственный мой и не последний грех», — решил он, когда через двадцать минут подрулил к собственному дому. Надо было видеть взгляд Александры, когда из его машины вылезла не совсем трезвая, вызывающе одетая Соня и нагло ей кивнула:
— Здравствуйте.
— Добрый вечер, — прищурилась Саша. — Я рада, Леша, что ты все-таки доехал домой.
Она повернулась и пошла в дом. Леонидов кивнул Соне на ворота:
— Тебе туда, — и пошел за женой.
Соня неуверенно двинулась к калитке, Алексей тут же про нее забыл, потому что в коридоре жена уже ставила кастрюлю на плиту, что-то мешала в сковородке, и ее спина показалась ему просто усталой, но никак не злой, скорее, обреченной.
