— Ну, вы приехали, и что?
— Ее уже не было.
— Полегчало, значит?
— Да, знаете, молодой человек, я так обрадовался, когда узнал, что она в состоянии была уехать сама.
— И вас не расстроило, что вы проехали столько километров?
— Ну и что? Аллочке же было плохо! Однажды она забыла купить свои сигареты, это было ночью, еще в те застойные добрые времена, когда после девяти никто не торговал, не было палаток, круглосуточных магазинов, и я поехал по знакомым, чтобы достать ей сигарет.
— Ночью? С вами все понятно… И вы не ругались, не выясняли отношений?
— С Пашей? — очень искренне удивился Гончаров. — С Пашей выяснять отношения? Да это же был добрейший человек!
Тут Леонидов снова чуть не упал со стула:
— А я другое о Павле Андреевиче слышал.
— Клеветники, завистники! Я же говорю, что его отравил Сальери.
— А вы никогда не критиковали Клишина?
— Ну, я советовал иногда, но очень осторожно. Талант, знате ли, вещь хрупкая, его нельзя ни за что ругать.
— А отношения Павла с вашей женой были вам известны?
— Отношения? Они прекрасно ладили, Аллочка и Паша. Между ними отношения были прекрасные, просто великолепные. Паша нисколько не обиделся, когда Аллочка вышла замуж за меня. Вы знаете, молодой человек, Паша за моей женой когда-то ухаживал, — таинственно понизив голос, подмигнул профессор Алексею. — Ухаживал, да, да. Но Аллочка полюбила меня, мы поженились, а Паша нисколько не обиделся и по-прежнему ко мне приезжал. Какой он был милый и добрый! На свадьбе радовался больше всех, поздравлял очень искренне, и с Аллочкой потом это была замечательная дружба.
«С ума сойти! — подумал Леонидов, выслушав тираду профессора. — Если не прикидывается, то кого к черту он вообще может отравить?»
— А о чем вы говорили в тот вечер, Аркадий Михайлович?
— О последней Пашиной книге, о чем же еще? Он отрывки мне давал читать. Очень странная вещь, я никогда не думал, что моего лучшего ученика потянет на мистику.
— Мистику?
— Ну а как вы еще назовете описание собственной смерти? С чего он взял, что его непременно должны убить?
— А разве его не убили?
— Да? Постойте-постойте, в самом деле! Надо же! Да ведь он так и писал! А я никогда даже не думал, что…
— Последний месяц чем вы занимались?
— Писал новую монографию у себя на даче, начал в конце мая. А что, уже месяц прошел? Какое сегодня число?
— Сегодня похоронили вашу жену.
— Аллу? Да, я написал об этом в своем дневнике…
— В вашем кабинете сегодня нашли снотворное.
— Да, помню. Как странно, сам не знаю, что где лежит, вот и этот пузырек совсем не помню. Нашли, да?
— Вы снотворное употребляете?
— Какие-то таблетки пью. Но это, кажется, почечные. Вернее, у меня почки больные, да и сердце иногда шалит, но снотворное… я не помню, — честно сказал наконец Гончаров.
— Вы сегодня все время находились в кабинете?
— Нет, что вы. Поработать не дали, да… Я сидел со всеми за столом, они странные, да? Разве надо было все это говорить об Алле? Они и меня просили сказать, что-то налили в рюмку. Но разве надо пить? Я совсем ничего потом не помню, а Аллочка… Разве ее нет?
— Я пойду Надю позову.
Леонидов вышел из кабинета. На кухне Надежда в своем длинном траурном платье мыла грязную гору тарелок, стряхивая объедки в мусорное ведро.
— Надя, давайте хоть я помогу.
— Я привыкла, — стандартно ответила она, как отвечала на любые предложения о помощи, наверное, всю свою жизнь. — Поговорили?
— Представляю, что было с Михиным. Он психиатра не пытался вызвать?
— Нет, — улыбнулась Надя. — Если честно, дядя выпил немного за столом, уж больно настойчив был на поминках народ, вашему Михину досталось почти бездыханное тело, а после того как не был сдан зачет по Пушкину, его просто выставили из кабинета. Дядя, еще не совсем трезвый, закричал на всю квартиру: «Завтра все выучите, молодой человек, и придете пересдавать!»
Алексей едва не рассмеялся, представив себе эту сцену.
— А как с вами?
— Я сдал, и со мной поговорили. Скажите, Аркадий Михайлович всегда был такой… ну, странный, или это Алла его довела?
— Можно и так сказать. Дядя долго привыкал многое не замечать в поведении своей жены. Сначала, конечно, пытался отстаивать права, высказывал противоположное ее оценкам мнение, но они были в разных весовых категориях, Алла и дядя. Тетка родилась стервой, а дядя — интеллигентом уже далеко не в первом поколении, а мы с вами из курса истории знаем, кто в таких схватках берет верх. Хорошее воспитание хорошо, пока дело не доходит до драки, потом остается только повесить его себе на грудь, как посмертную медаль, и благородно утопиться. Со временем дядя научился просто не реагировать на Аллины грубости, делать вид, что он их не услышал, думая о своем, и в конце концов вообще переселился в свой собственный внутренний мир — ему так удобнее.
— Он и на самом деле не догадывался о связи Аллы с Клишиным?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — И никто не знает, что там дядя себе иногда думает, но разве мог он Павла отравить?
— Ну могла быть какая-то вспышка, прозрение, импульс. Он мог найти у Аллы ампулу с ядом?
— Все, что вы говорите, — бред. Я ни одного слова не скажу против этого беспомощного человека, это жестоко.
— Ну в людях-то вы совершенно не умеете разбираться, кто беспомощный, а кто нет. Кстати, он на самом деле такой больной? Ну, почки, сердце. Выглядит неплохо, я по сочинению Клишина представлял себе этакую старую развалину.
— У дяди уже был один инфаркт. Это из того, что я знаю. Жить больше десяти лет с такой женщиной, как Алла, и остаться здоровым — такого просто не могло быть.
— Ладно, я поеду, пожалуй, раз от помощи моей отказываетесь. Возьмите мою визитку, вдруг захочется позвонить, разумный совет вашей семье не помешает. — Он протянул визитку из тех, которые были отпечатаны всего месяц назад, и то по настоянию и заказу Серебряковой. Алексей отказывался, но когда сунул в портмоне пачку глянцевых бело-зеленых прямоугольничков со своим титулом и телефонами, испытал сладкий приступ тщеславия и желания раздавать их всем, кому нужно и кому не нужно. Надя визитку взяла, внимательно прочитала ее.
— Леонидов Алексей Алексеевич — фирма «Алек- сер», коммерческий директор, телефоны домашний и рабочий. Да, а я действительно не умею разбираться в людях, думала, что вы такой же простой, как и мы с дядей, гражданин, пытающийся ползком пересечь злосчастную черту бедности, а вы, похоже, чуть ли не новый русский? — После этого она снова зажалась, повернулась к Алексею спиной, и он увидел только светлые пушистые волосы в плотном валике на; затылке да тонкую спину в черном.
