— А его талант? В чем была «звездность» Клишина?
— Он писал в то время неплохие стихи, пародии на одноклассников, зачитывал их на каких-нибудь школьных вечерах. Все смеялись, конечно, это было очень остроумно, но зло. Я даже некоторые строчки переписывала тайком из школьных стенгазет, как и другие девочки. Многого уже не помню, отрывки только, но тогда все читала.
— И так уж все зло было?
— Это сейчас нам, взрослым, кажется веселым и безобидным. А если читают при всех? Дети ведь безжалостны и очень обидчивы, а тут про недостатки вдруг узнают все и все смеются. Пашу даже пытались избить.
— Получалось?
— Он в старших классах увлекся тяжелой атлетикой. Говорили, мол, напал бзик физического совершенства. Очередная бредовая идея посетила. Вообще весь Клишин состоял из всяких бзиков. Постоянно придумывал себе новый путь к совершенству: то в состояние нирваны на уроке впадал, то вбивал себе в голову, что внутреннее здоровье не может процветать без физического. Сила воли у Павла еще в школе была громадная. Он бросался на спортивные снаряды с таким остервенением, будто это последний барьер между ним и всемирной известностью. Во всяком случае, избить его было не просто, не многие рисковали.
— Девочки, наверное, с ума сходили?
— Конечно. Представляешь себе, каким Паша стал после штанги? Мистер Олимпия, разделывающийся с рифмами, как повар в китайском ресторане с живой рыбой. Никогда не видел по телевизору, как они ножами орудуют? Вот так же и Паша со словами: вскроет, обрежет, почистит и швырнет на раскаленный металлический лист: «Готово!»
— Образно. Значит, был талант?
— Ну, преподаватели литературы за ним ходили вереницей, прочили великое будущее, даже парту, за которой он сидел, берегли. Для мемориальной таблички, не иначе. Но все равно Паша был подлец.
— Это почему же?
— Он ничего хорошо ни о ком не говорил, только одни гадости.
— А тебе?
— Всем. У него были еще и пародии на влюбленных в него девочек. И вообще Павел никогда не скрывал любовных записок к себе, смеялся над ошибками и над содержанием, любил говорить: «Пойду на свидание только к достойной, той, которая напишет маленький литературный шедевр».
— Нашел такую?
— Знаешь, Леша, ты увлекся. Теория твоя — бред. Не знаю, кого там подгоняли под теорию Эйнштейна, только Клишин туда не подходит, ничего он предсказать не мог и никаким гением не был.
— Что-то мне не нравится…
— Все! Слышишь? Не желаю! Хочу смотреть телевизор и говорить о приятных вещах.
— Ну, хорошо. Спасибо за ужин и за интересный рассказ. Посуду помочь вымыть?
— Я пока еще не слишком беременная. Живот не сильно мешает то есть.
— Ну, смотри. Пойду по программам пошарю, новости послушаю, может, мне уже пора обратно в органы возвращаться, чтобы прокормить семью?
Леонидов понял, что Александра не захотела продолжать разговор о Клишине, но выяснять почему, не решился: у каждого человека бывают в жизни болезненные воспоминания, а раздражать из-за пустяка беременную женщину — жестоко. И Алексей смирился, уставившись в телевизор. Но в душе у него все кипело, любое услышанное слово вызывало ассоциации и бурю эмоций, он сдерживался, пока «Времечко» не рассказало про этого кота.
Позвонила какая-то девушка и рыдающим голосом поведала печальную историю о том, что на окраине битцевского лесопарка, где она гуляет с молодым человеком, на сосну залез кот и не может слезть с дерева уже девять дней. А его хозяйка, бедная старушка, рыдает, а не в состоянии заплатить ни спасателям, ни другим службам с длинными лестницами.
На передачу сразу же обрушился шквал звонков, и, хотя были и другие сюжеты, всех взволновала именно судьба бедного животного. Многие рыдали по этому коту, и Александра тоже разохалась и прослезилась:
— Какие жестокие люди! Как же он там девять дней сидит, без еды?
— Плохой кот: за каким лешим он на эту сосну залез, если домашний?
— Как ты можешь?! — Саша готова была заплакать.
Леонидов подозревал, что беременные женщины становятся очень жалостливыми и слезливыми… Но дело было даже не в коте. Вернее, совсем не в коте.
— А ты представь, что я тоже сижу на высокой сосне, которая называется «Фирма «Алексер». Также душераздирающе ору, как этот самый кот, и тоже не могу слезть. Кому меня жалко? Кто разрывает телефон бесконечными звонками и предлагает деньги, чтобы оплатить спасателей?
— Тебя туда никто не гнал…
— А его кто гнал на эту сосну? И вообще, кто-нибудь кого-нибудь куда-нибудь насильно загоняет? Если это, конечно, просто жизнь? Сами лезем, но жалеем почему-то только бессловесную тварь.
— Вот, я так и знала! Стоило только появиться этому трупу, и ты… Господи, зачем все так случилось? — Саша расплакалась и взялась руками за живот.
— Ну все. Все, Саша. Александра, слышишь? — Алексей сжал зубы и мысленно велел себе замолчать.
— Это не я виновата! — рыдала она. — Ты сам…
— Конечно сам.
— Можешь там больше не работать…
— Конечно могу.
— Ты это сделаешь?!
— Нет, успокойся.
— А вдруг у меня не будет молока? Как мы его прокормим? — Она вцепилась в живот.
— Хватит плакать. У тебя будет все самое лучшее, клянусь. Я буду орать на своей сосне, но спасателям тебе платить не придется. Я все-таки не домашний кот. Мне приходилось слезать с деревьев и повыше. Не реви, Сашка, не реви. Давай не будем, а?
— Хорошо, не будем. Просто мне страшно.
— Ну, это в твоем состоянии естественно. Забудь про своего писателя, я ни слова больше не скажу. Иди ложись.
— А ты?
— Я за Сережкой пойду, потом посмотрю телевизор и лягу. Я привык поздно ложиться.
Она опять заплакала.
— Теперь чего?
— Жалко тебя…
— Все, спать. Потом ты начнешь реветь по жертвам войны в Югославии, а через десять минут будешь убиваться о бездомных детях. Это, конечно, понятно, но сейчас ты должна успокоиться и подумать о своем собственном ребенке. А уж мы, несчастные орущие коты, будем решать мировые проблемы. — Леонидов вздохнул и пошел в сиреневые сумерки за Сережкой.
3
Капитан Михин Игорь Павлович пришел к ним на дачу на следующий день. Вошел в калитку, окинул вопросительным взглядом лужайку около дома и сам дом, в доски которого пятнами, похожими на стригучий лишай, въелась салатовая краска. Леонидов нутром почувствовал неожиданный поворот событий, внутри что-то ухнуло, и сердце камнем затвердело в груди. Он пошел навстречу старшему оперуполномоченному Михину, заранее пугаясь того, что сейчас придется услышать.
