Он подошел к кровати, на которой лежала жена, и, нагнувшись, дыхнул ей в лицо.
— И что это меняет? — отодвинула его Саша.
— Ну, кусок мяса из рук врага не достиг моего желудка, и я не предатель, а просто несчастный муж, которого жена не пускает к себе в постель.
— Разве тебе там постель не приготовили? — Саша кивнула в сторону забора.
— А я здесь хочу лечь. Подвинься.
— Ты совсем сдурел последнее время.
— Знаешь, я решил попросить у Серебряковой недельку отпуска и махнуть с вами на юг. Ты, я, Сережка и еще наша девочка. — Алексей кивнул на Сашин живот. — Как ты думаешь, хорошо это?
— Не знаю. А отпустят?
— Я же всего неделю попрошу.
— А здесь кто будет?
— Да гори они синим пламенем, твои грядки! И без них проживем.
— Тебе ничего не надо.
— Надо. Помолчи, пожалуйста, будь хорошей женой. Эти две стервы за забором и так бесплатный цирк сейчас устроили, дай пять минут спокойно полежать.
Он закрыл глаза, расслабился и представил, что он птица, а еще лучше утка, нет, лебедь, под ним волна и она мерно раскачивает его своей упругой плотью и несет все дальше и дальше от берега, вопреки всем существующим в природе законам…
2
С самого утра Алексею было как-то неспокойно, особенно после того, как он не увидел Соню на соседнем участке. Вера Валентиновна опять бродила взад-вперед, а ее дочь не появлялась.
«То ли спит, то ли опять пьет», — решил Леонидов, но соседку на всякий случай окликнул:
— Вера Валентиновна, вы как?
— А что со мной должно случиться?
— А Соня спит?
— Уехала.
— Как уехала?
— Утром собралась, сказала, что по делам.
— И вы ее отпустили?
— Ну, молодежь сейчас самостоятельная.
— Она же одичала совсем от своих переживаний. Еще набросится на кого-нибудь.
— А вам вообще не надо было в это дело лезть, — неожиданно заявила дама. — Вечно вытащите на свет какую-то дрянь, а потом носитесь с ней, а тут не знаешь, что делать.
— Интересно! — обиделся Леонидов.
Телефона у него не было, да и если позвонить, как
сказать все Наде? Он плюнул и пошел к жене Александре:
— Саш, я пораньше сегодня поеду?
— Езжай, — пожала плечами та.
— А ты не обидишься?
— А мне можно?
— Я приеду на неделе. Что привезти?
— Мне все равно.
— Ну и мне все равно. Черт знает что, а не жизнь последнее время!
Он наскоро собрался, сел в машину, резко надавил на газ и уехал в Москву, пообещав себе, что потом все обязательно исправит: и сломанные в очередной раз ворота, и отношения с женой, и свой дурацкий упрямый характер.
Поехал он к Наде, хотя и не знал, пустит ли она его в дом.
…Она была одна, ни матери, ни Демина, хотя Леонидов до сих пор не представлял, как тот выглядит и на что вообще похож. Демин до сих пор был неопределенным туманным пятном без лица, и воображение упорно отказывалось пририсовывать ему какой- то нос и какие-то губы. Он просто существовал, и неприятно было снова и снова узнавать о таком факте.
Надя стояла на пороге опять в своих старых джинсах и с хвостом, он еще подумал некстати, что Соня будет довольна, застав в таком виде сестру, эта яркая, всегда хорошо и модно одетая Соня, не считая, конечно, тех дней, когда пила с горя на клишинской даче.
— Ну что еще? — спросила Надя у Леонидова и посторонилась, пропуская его в дверь.
— Мне надо что-то сказать. Срочно.
— Инопланетяне высадились у стен Кремля? — горько пошутила она.
— А где ваша мама?
— Уехала сразу после похорон.
— Разве она не будет жить теперь с вами?
— Ей не очень понравился Максим.
— И это вас не насторожило?
— Мы так и будем в прихожей стоять? Чаю хотите? Или кофе?
— Кофе? Не думал, что могу на что-нибудь рассчитывать после того, как меня отлучили от телефона.
— Мне на самом деле никого не хочется видеть.
Она прошла на кухню, включила в розетку электрический чайник, достала из холодильника сыр, нарезала хлеб. Потом сделала бутерброды и поставила их в микроволновую печь.
— И когда свадьба?
— Через месяц.
— Быстро. Меня, конечно, не пригласите? В свидетели хотя бы, а?
— Я найду свидетелей. А вы в моем сознании навсегда останетесь только как понятой.
— Спасибо. Это оскорбление, но я вас прощаю, после двух похорон подряд и не такое можно сказать человеку, у которого по отношению к вам дружеские намерения. Надя, а Максим Николаевич никогда не говорил вам, что у него есть девушка или, например, что ваша с ним свадьба кому-то может быть неприятна?
— Мне все равно.
— Вам надо разобраться с одной молодой особой, она очень современна и решительна и наверняка придет устроить душераздирающую сцену. Вы мелодрамы смотрите?
— Нет, не смотрю.
— Ну, неужели? А про всяких там потерянных в детстве детей, романтическую любовь, про неожиданно восстановленные кровные узы? Не смотрите?
— Да что вы там чушь несете? Девушка, душераздирающая сцена, ревность, потерянные дети… Это не про Максима, я не верю, что кто-то может сходить по нему с ума.
— Да не по нему, конечно. Кому он нужен сам по себе, ваш Максим, без его денег, крутого джипа и костюма, который он наверняка не снимает даже дома за обеденным столом. Галстук у него какого цвета? Не красный, случайно? Или в черную клеточку?
— Ваш кофе. — Надя поставила чашку на стол перед Леонидовым.
— Признателен. Надя, у вас есть сестра.
— И счет в швейцарском банке. Спасибо, я буду в курсе.
— Это не так уж и смешно. И дело тут не в Максиме, а в том, что Софья, так, кстати, ее зовут, просто не выносит, когда покушаются на добро, которое она уже занесла в список своего движимого имущества. Он ведь в состоянии передвигаться, ваша бесценность в галстуке не известного мне пока цвета?
— Вы не пили?
— За рулем. Она очень похожа на вас: блондинка, тонкое лицо, хорошая фигура, родинка на левой щеке, только очень ярко красится и одета во все обтягивающее. А так похожа, и возраст слегка за двадцать. У вас разница восемь месяцев.
— И откуда она взялась?
— Из командировки вашего отца. Он был в Москве, выяснял отношения с матерью и братом из-за тех семейных реликвий, которые они продали. Ну вы же мне сами рассказывали, помните? Когда мы сидели на дереве, у больницы.
