— Светка… вы считаете, она… то есть…
— Да чего там считать? Небось померла посереди ночи, часов пять назад. Не знаю, в скорую нужно звонить или только в милицию? Позвоню-ка сперва милиции, а уж они пускай решают. Они мне даже телефончик свой оставили, велели, если что случится, сразу обращаться к ним. Вот и случилась. Какая ни была девка распутница, а все жалко. Молодая, здоровая! Детей бы еще народила, а тут…
Вахтерша горько махнула рукой и ушла. Из глаз Нельки покатились слезы, крупные и частые, хотя лицо оставалось спокойным, даже неестественно спокойным, словно восковая маска. Это было страшное зрелище, страшнее неподвижного тела на кровати. Тело казалось спящим, и не верилось в окончательность кошмарного диагноза, но Нелькин тихий плач подтверждал реальность случившегося. Я, не выдержав, тоже разрыдалась, однако где-то в глубине души по-прежнему теплилась тень надежды. Есть вещи, которые не должны быть правдой. Марго погибнуть могла, да, но никак не Светка! Если немножко потерпеть, она встанет и засмеется.
— Море слез, — прокомментировал появившийся Сергей Михайлович, и я обнаружила, что мы просидели в прострации почти час. — Девушки, вы оставьте комнату ненадолго, пока группа тут кое-чем займется. Хотя ладно, давайте я пройду вместе с вами в этот ваш скворечник. Мне все равно надо с вами обеими побеседовать.
Нелька покорно встала, а я почему-то не послушалась. Я внимательно вглядывалась в то, как толстый незнакомый мужчина фотографирует Светку, и сердце заполнял ужас. Живых так не фотографируют!
— Она умерла? — спросила его я.
Но ответил Сергей Михайлович.
— А вы что, сомневались? Умерла ваша Ивченко, умерла. И не стоит вам, Маша, на это смотреть. Лучше пойдемте!
Он потянул меня за руку, и лицо его выразило неподдельный интерес.
— А ну разожмите-ка кулачок!
Я, всхлипывая, уставилась на милиционера в недоумении, а он осторожно разжал мой кулак и вытащил оттуда клочок бумаги. Оказывается, я продолжала держать загадочную Светкину записку, хотя и забыла о ней.
— Ого! — хмыкнул Сергей Михайлович, обращаясь к толстяку. — Хочешь пари? Девочка умерла от отравления клофелином. На бутылку коньяка?
— Дураков нет, — флегматично заметил толстяк. — Ты знаешь обстоятельства дела, а я нет. Клофелин так клофелин. По крайней мере, не мучилась. Девка-то в соку. Люблю рыжих.
Я вздрогнула, потрясенная цинизмом короткого диалога. Будто речь велась не о гибели человека, а о планах на воскресный вечер. Можно ли ждать от подобных людей, что они будут, как это делают сыщики в книгах, день и ночь размышлять над причинами трагедии и докапываться до истины? Виталий прав — им лишь бы отчитаться, а на остальное наплевать. Какую ошибку я совершила, в горячке любовного увлечения бросив собственное расследование и положившись на милицию! Не пожинаем ли мы сейчас плоды этой беспечности?
Мои тяжкие размышления прервала Ирина Станиславовна.
— Маша, — без привычной иронии произнесла она, — если бы за каждого потерпевшего мы переживали, как за родного, то вряд ли сумели бы эффективно работать.
Мне стало стыдно. В чужом глазу я вижу сучок, а в своем не замечаю бревна! Лью слезы вместо того, чтобы взять себя в руки и помочь следствию. Заставила ли я себя проанализировать случившееся? Светка умерла. Отчего? Сергей Михайлович предположил отравление клофелином. Сперва им отравили Юхана Свантесона, теперь Светку. Но ведь это — всего лишь догадка. Возможно, тут нет никакого преступления, а просто болезнь? Например, сердечный приступ? Хотя Светка никогда не жаловалась на сердце.
Без дальнейших возражений я позволила отвести себя в солярий.
— Итак, — бодро начал Сергей Михайлович, — расскажите, наблюдалась ли ранее у Ивченко склонность к суициду и каково было ее настроение вчера вечером.
— Погодите! — прервала его я в недоумении. — Суицид — это самоубийство, так? Но вы ведь не считаете Светку самоубийцей?
Милиционер изумленно поднял брови.
— Разумеется, до проведения экспертизы утверждать не берусь, но мне данный факт представляется бесспорным. Предсмертная записка, мотив… все на месте. Разве что девочка по причине слабого здоровья умудрилась скончаться от переживаний, но это маловероятно. Как у нее было с сердцем?
— Хорошо, — всхлипнула Нелька. — У нее не слабое здоровье, а хорошее. Только последние дни…
— Что последние дни?
— На себя была не похожа… мрачная, нервная… да, Машка?
Я неохотно кивнула, заметив:
— Мы все такие были. Два убийства у тебя под носом каждого расстроят.
— Особенно если ты к ним причастен, — развел руками Сергей Михайлович.
— А разве вы это доказали? — холодно осведомилась я.
— Вот-так-так! — ничуть не обидевшись, улыбнулся он. — Вы что же, утверждаете, это не ее почерк?
И он показал мне записку, которую я во второй раз пробежала глазами — и не поверила им.
«Машка, я виновата перед тобой. Я подставила тебя под удар, и вот что получилось. Но я не хотела, чтобы обвиняли тебя. А теперь все поймут, что это сделала я. Это уже ясно кое-кому. А я слишком боюсь неприятностей, да еще публичных, поэтому так показалось легче».
— Ее почерк?
— Да.
— Я понимаю ваше расстройство, Маша, — сочувственно обратился ко мне Сергей Михайлович. — Видите, ваша подруга переживает, что из-за нее вас заподозрили в убийстве. Она не предполагала, что так получится, и не собиралась подставлять вас под удар. Это показывает, что в ней сохранились неплохие качества. В таком контексте ваше доброе к ней отношение представляется естественным, и я не осуждаю вас за нежелание помочь следствию. Вас, Нелли, я тоже не осуждаю. Тем более, вы обе наверняка не были уверены, ведь так? Но теперь сомнения разрешились. Ивченко преступница, и ее самоубийство вызвано страхом перед ответственностью, а вовсе не желанием обелить вас, Маша. Вы тут не при чем. Просто она осознала, что мы ее вычислили, и предпочла смерть тюрьме.
— Вы хотите сказать, она покончила с собой, чтобы все убедились, что убийца не я, а она? — с трудом выдавила я, чувствуя, как земля ходит под ногами ходуном.
— Медведь ты, Сережа, — раздраженно заметила Ирина Станиславовна и совсем иным, мягким тоном продолжила: — Маша, он имел в виду прямо противоположное. Ивченко поняла, что ей сегодня предъявят обвинение, и испугалась. К тому же у нее явно сохранились остатки совести, и это тоже сыграло свою роль. Вы ведь говорите, она была после второго убийства сама не своя? Немудрено. Одно дело — отравить незнакомого человека ради денег, а другое — выкинуть из окна свою однокурсницу, да еще при этом подставить под удар подругу. Как бы там ни было, она сама пишет, что ей так показалось легче. Уважайте ее выбор.
— Она бы никогда не покончила с собой! Скажи, Нелька!
— Ну, — промямлила Нелька, — я думаю… если положение было безвыходным… она имела право…
