— Да. И мы должны найти убийцу.
— А ты, Машка, убеждена, что должны? Ее уже не воскресишь, а кому-то испортим жизнь.
— Убийце, на совести которого три жертвы, — холодно произнесла я. — Ты его жалеешь? Ирина Станиславовна утверждает, встав однажды на преступный путь, покинуть его практически невозможно. Кто станет следующей жертвой? Ты? Я? Милиция мне не верит, ты не веришь. Хорошо. Обойдусь без вас.
— Да верю, верю! Просто задал вопрос, а ты сразу… Но тут возникает масса проблем. Во-первых, записка. Подделка?
— Убеждена, что нет. Светкина рука и Светкин стиль. Может, она хотела меня разыграть?
— Сомнительно. Ладно, теперь второе. Кто, кроме нее самой, мог подлить в ваш гриб клофелин?
— Кто угодно. У нас вчера за день все перебывали.
— Нет, — возразил Сашка. — Ты забываешь, что яд был в чашке, а гриб в чашке никто не держит. Его наливают и сразу пьют.
— Яд налили в чашку, потом Светка долила туда гриба и выпила.
— То есть некто днем налил в чашку клофелин в надежде, что он простоит там до ночи? А если бы эту чашку взял кто-нибудь другой?
— У нас у каждой собственная чашка. Никто бы ее не взял.
— А я, когда у вас пью чай, хватаю первую попавшуюся, — сообщил Сашка. — И вообще, Светка запросто могла бы вымыть свою чашку, увидев, что туда что-то налито. По крайней мере, выплеснуть постороннюю жидкость. Еще в темноте — куда ни шло, выпила бы, но днем… Кстати, вы запираетесь на ночь?
— А когда как. Часто забываем.
— Ну, а эту ночь?
— Не помню.
— А ты напрягись. Кто первый вышел из комнаты?
— Нелька. Она побежала за Ольгой Николаевной.
— Отпирала ли она дверь?
— Ох, — вздохнула я. — Мы обе были в таком состоянии… Я не помню, чтобы отпирала, но не поручусь. Может, она помнит?
— Спросим, когда вернется. Ее повезли в прокуратуру.
Я возмутилась:
— А меня нет! Почему такая дискриминация?
— Только тебя им там не хватало с твоими фантазиями! Кстати, ты пока еще несовершеннолетняя.
— Завтра мне восемнадцать.
— Вот завтра, может, тебя и вызовут. Тем более, Нелька была Светке куда ближе, чем ты. Короче, если вы не заперли дверь, кто-нибудь мог прокрасться к вам ночью и налить этот самый клофелин. Ты ведь говоришь, Светка часто пила и ночью? В темноте она бы ничего не заметила.
— Да, но… откуда кому знать, пьет ли она ночью?
— Разумно. И тут же напрашивается естественная мысль… Вот ты все время повторяешь, что Нельку знаешь хуже, чем Светку. А в ее непричастности ты уверена или нет?
Я задумалась.
— Психологически — нет. Хотя это не значит, что я знаю о ней что-нибудь плохое. Скорее — не знаю ничего по-настоящему хорошего. Понимаешь, вот ты, или я, или Светка… мы время от времени выходим из себя и несемся вперед без тормозов. В эти моменты я убеждена, что вижу истинную сущность человека.
— Это точно, — согласился мой собеседник.
— А Нельку я без тормозов ни разу не видела. Она всегда ведет себя рационально. Правда, позавчера вечером и у нее сдали нервы. Она плакала, порвав новые брюки.
— Она вообще увлекается тряпками, но ведь это свойственно большинству женщин.
— Ну, брюки — только повод. Она как-то вдруг стала мне ближе, заплакав. Впрочем, это ведь неважно. У нее алиби. Вспомни! Седьмого числа свет отключили без пятнадцати одиннадцать. До этого момента Нелька сидела на виду в кафе, потом без пяти одиннадцать вернулась домой, успев по пути заглянуть к Илье за конспектом. Ей физически не успеть подняться в солярий!
— Хорошо, отставим Нельку. Просто ей было бы всего удобнее подлить яд, понимаешь? Ей или тебе. Про это тебе и следователь намекнула, помнишь? Но, в принципе, мог и кто-нибудь другой, особенно если вы не заперли дверь. Кстати, к вопросу о том, откуда кому знать, пьет ли Светка ночью. Кто с нею спал, вероятно, знает.
— А кто с ней спал? — полюбопытствовала я.
— Легче ответить, кто с ней не спал. Я, например.
— Не поняла… ты — в смысле «да» или «нет»?
— О господи! Разумеется, нет. Не спал я с нею. Делать мне нечего! Думаю, что Илюха тоже, раз в Алену влюблен. А Виталий и Серега… наверное, она их не пропустила мимо. Хотя гарантировать не могу.
— Кстати, Наташа знает, что Светка пьет ночью гриб. Я вспомнила, мы это обсуждали недавно. Наташа прочла, что для очистки от шлаков надо в день употреблять не менее трех литров жидкости, и хвалила Светку.
— Интересно… Итак, Наташа, Алена, Илья, Сережа, Виталий. Подозреваемых осталось пятеро. И учти — раз ты отвергаешь причастность Светки, значит, вынуждена обвинить кого-то из них.
Я вздохнула.
— Меньше всего мне хочется обвинить Наташу. Мне не верится, что она способна на убийство. Но она куда менее открытая, чем Светка, поэтому утверждать наверняка я не берусь. Как ты думаешь, Наташа влюблена в Сережу? — Ты что? У нее же был роман с Виталием.
— Был, да сплыл. Помнишь, как вы забыли поздравить ее с Восьмым марта?
— Да. Мы, конечно, большие свинтусы. Ты считаешь, раз она расстроилась, значит, обязательно влюблена?
— Нет, но она в расстройстве проговорилась… мол, он про меня забыл, он ко мне равнодушен… Только ты не выдавай никому, хорошо?
— Конечно, не выдам. Погоди!
Сашка нахмурился.
— Ты что? — удивилась я.
— Да мелькнула какая-то мысль, но исчезла. Продолжай!
— Продолжать особо нечего. Сомневаюсь, что она влюблена в Илью или в тебя.
— По-твоему, в нас нельзя влюбиться? — иронически осведомился Сашка.
— Просто вы оба ее моложе, — дипломатично ответила я. — Вот и остается Сережа. И потом, Наташа из тех, кто всегда должен быть к кому-то привязан. Лучше всего, конечно, ей иметь семью и детей, но, пока их нет, это будет тот, кого она подсознательно наметит себе в мужья. И, наверное, ради любви она способна на многое.
— На убийство?
— Не знаю. Даже если так, неужели она могла бы оставаться такой спокойной? Хотя она не спокойна, нет, она переживает, но никаких угрызений совести я у нее не замечала.
— А у кого замечала?
— Ни у кого, но остальные куда менее чувствительные люди.
— Не скажи, — усмехнулся Сашка. — Вот наш Илья, например. Кто бы мог подумать, а? Ходит хвостом за Аленой, ограждая ее от насмешек. Прямо-таки рыцарь без страха и упрека. Правда, дама у него своеобразная.
— И что она? Как реагирует?
— Позволяет за собою ходить. Илья совершенно потерял голову от счастья. Общаться с ним стало невозможно. Все мы стали вдруг букашками на его пути. Похоже, он сделал бы ради Алены, что угодно.
