— К черту, говори как тебе угодно. — Старик снова сел в свое огромное кресло и крепко сжал подлокотники.
— Ладно, — начал Пол. — Дело вот в чем. Если кто-то говорит: «Измени здесь», я, как правило, хочу слышать объяснения. Но когда скажет свое слово Иисус Христос, Бен Колдуэлл или его благословенный апостол Нат Вильсон, то я только хватаюсь за пейсы и говорю: «Твоя воля, Господи!» — и все сделано. Спрашивать, почему, мне и в голову не приходит. Я ответил на твой вопрос?
Макгроу неторопливо произнес:
— Перестань задираться как мальчишка. — Он сидел молча, задумавшись, все еще взволнованный. Потом сказал: — Значит, ты настаиваешь, что все эти изменения утвердил Нат Вильсон?
На лице Пола читалось удивление.
— Ничего другого мне и в голову не приходило. С какой стати?
— А поскольку ты видел, — продолжал Макгроу, — что эти изменения, как оказалось, позволяют тебе то тут, то там немного сэкономить, и в целом все выливается в неплохую сумму, это давало тебе повод не задавать лишних вопросов, не так ли?
— Мне кажется, ты сам говорил, что дареному коню в зубы не смотрят. — Пол похлопал по бумагам, лежавшим у него на коленях. — Если они хотели в своей башне такую проводку, и я, как ты говоришь, мог на этом сэкономить, так зачем же мне возражать?
Макгроу не спешил с ответом.
— Нат Вильсон утверждает, что он здесь ни при чем.
Пол переменился в лице, но сказал только:
— Понимаю.
— Что ты понимаешь, а? Уилл Гиддингс тоже не верит, что изменения подписал Вильсон. И Бен Колдуэлл тоже.
— А чему веришь ты, дорогой тесть?
В кабинете повисла мертвая тишина.
Макгроу уставился на свои руки, неподвижно лежавшие на столе.
— Я думаю, что ты сам вырыл себе яму. — Теперь он глядел Саймону прямо в лицо. — Я думаю, что ты или жулик, или болван. У тебя роман с его женой…
— Это тебе Патти сказала?
Макгроу сидел молча и по-прежнему глядел на него.
— Ладно, — через минуту сказал Пол. — Это правда. — Он развел руками. — Ты этого не понимаешь.
— Не понимаю. И не прощаю. — Теперь в нем неудержимо поднималась слепая ярость. — Я старомодный тупой работяга, а ты молодой, ловкий, образованный, из хорошей семьи и все такое, и при этом в тебе что-то воняет, как падаль, что долго лежит на солнце.
— Выбирай выражения, я уже от тебя понаслушался…
— Ты еще вообще ничего не слышал, — сказал Макгроу. — Если посмеешь встать, пока я не закончу, я тебе голову оторву. — Он замолчал. Было слышно только его тяжелое дыхание. С трудом он заставил себя не кричать. — Зачем Нату Вильсону затевать эти изменения? Объясни мне. Он с них ничего не имеет. Он архитектор. Он и Бен Колдуэлл. Разумеется, главный — Бен, но это ничего не меняет. Они оба утвердили проект электрооборудования, сделанный Льюисом. Зачем же Вильсону что-то менять?
Саймон сидел молча. Ему хотелось встать и уйти, но он боялся. Старик за столом внушал ему страх, как Пол говорил Зиб, потому что не просто угрожал, но и был способен прибегнуть к физическому насилию.
— Я задал тебе вопрос, — сказал Макгроу.
— Ты мне их задал несколько.
— Тогда отвечай на все.
Саймон глубоко вздохнул.
— Нат Вильсон — выскочка.
— Что ты, черт возьми, хочешь сказать?
— Он меня терпеть не может.
Макгроу нахмурился.
— Почему? Потому что ты спишь с его женой, так, что ли?
Саймон кивнул. Решил, что будет лучше ничего не говорить.
— Я этому не верю, — сказал Макгроу. — Я его знаю. Знай он, что ты творишь за его спиной, поговорил бы с тобой напрямую и лишил твою рекламную улыбку пары зубов. Это…
— И он крутит с Патти, — сказал Пол.
Макгроу открыл рот, потом снова закрыл, но челюсть снова отпала. Рот его открывался и закрывался, но из него не вылетало ни звука. Вся кровь отлила от его лица. Макгроу начал лихорадочно хватать ртом воздух, но это не помогало. Глаза его вылезли из орбит. Он попытался поднять руку, но не смог. Бессильно осел в кресле, все еще хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.
Пол быстро встал. Мгновенье он стоял в нерешительности, потом подбежал к дверям, распахнул их и сказал Лауре:
— Немедленно вызывайте «скорую». По-моему, у него сердечный приступ.
* * *
Возвращаясь после обеда с губернатором к себе в контору на Пайн-стрит, Гровер Фрэзи взял такси. Он знал Армитейджа давно и считал, что они, как обычно говорят, добрые друзья. Но в кругах губернатора, так же как и в кругах фрэзи, дружба была скорее красивым термином, не имевшим ничего общего с бизнесом. У бизнеса свои законы.
Если кто-то своим успехом принес вам пользу — вы на его стороне. Если потерпел неудачу — то нет.
Но он еще не потерпел неудачу. Пока нет. Но в обозримом будущем его Башня будет безлюдна. В этом все дело.
Это можно свалить на общий застой в бизнесе или на власти в Вашингтоне с их политикой «шаг вперед — два шага назад».
Но перекладыванием вины на других дела не поправишь. Объяснения помогают редко, и сегодня за обедом объяснения нисколько не изменили точку зрения губернатора.
«Вы сегодня на виду, Гровер,— сказал губернатор,— а таким достаются не только розы, но и шипы. Мне это знакомо. — Он размешивал в кофе сахар, кисло улыбаясь и наблюдая, как кружится жидкость. Наконец поднял голову. — Насколько плохи наши дела? Назовите мне несколько цифр». Он не отрывал взгляда от Гровера.
Фрэзи назвал ему цифры: процент сданных помещений, перспективы на новые арендные договоры, нынешние и предполагаемые доходы минус основные расходы по эксплуатации и текущие расходы. Неутешительные цифры. «Но это ненадолго», — уверял он.
«Черта лысого, ненадолго! — Губернатор не повышал голос, но в нем зазвучал новый тон. — Безработица не снижается и инфляция нарастает. Я не сказал бы, что нам угрожает кризис, как в тридцатые годы, но и не сказал бы, что все вдруг изменится ни с того ни с сего, особенно в больших городах».
«Боб Рамсей…»
«Боб Рамсей слышит голоса свыше. Я удивляюсь, почему бы ему давно уже не спуститься с ближайшей горы с новыми десятью заповедями. Он рассчитывает заставить весь штат работать на его город, но это не выйдет. Он думает, что конгресс ляжет на спину и засучит лапками в воздухе от радости, что может дать ему карт-бланш. Но этого тоже не будет».
Фрэзи в глубине души придерживался того же мнения, но ничего не сказал.
«Боб Рамсей любит этот город,— продолжал губернатор. — Это я признаю. И не дает ему развалиться практически голыми руками. Но дело в том, что все большие фирмы переезжают отсюда в предместья, их гораздо больше, чем тех, кто перебирается сюда. Славные времена вашего города — большого яблока, центра Вселенной — давно уже утратили свою привлекательность. То, что осталось, стремительно превращается в город для очень богатых или для очень бедных, но ни одна из этих категорий не арендует помещения в небоскребах».
