Они улыбнулись друг другу.
— У нас дома, — продолжал Генеральный секретарь, — где альпинизм — любимый вид спорта, при восхождении участники для безопасности пользуются страховым тросом. И отсюда поговорка: «Каждый, кто на тросе, — наш человек!» Это грустно, вам не кажется, что люди узнают друг друга только в критических ситуациях? — И после небольшой паузы. — Я могу быть чем-нибудь полезен?
— Молитесь, — ответил губернатор без всякой иронии.
— Я так и делаю. И буду продолжать. — И потом снова пауза, и после нее вежливые, учтивые, искренние слова: — Но если могу помочь чем-то еще, Бент…
— Я обращусь к вам,— ответил губернатор и думал об этом всерьез.
Он вышел на середину зала и огляделся.
Паола не преувеличивала. В баре кипели страсти, в центре зала ораторствовал Кэрри Уайкофф. Действительно, тот официант с тремя детьми сидел один-одинешенек в углу и хлестал бурбон из горлышка. В другом углу из транзистора неслась музыка и несколько молодых людей кружились и извивались в такт ей.
Из-под решетки кондиционера уже проникал дым, он еще не душил, но его едкий запах уже висел в воздухе.
Губернатор закашлялся.
Мэр Рамсей, стоявший рядом, сказал:
— Господи, вы только посмотрите!
Одна из танцующих уже вошла в транс. Одним движением стянула через голову платье и отбросила его в сторону. На ней были только трусики-бикини, без бюстгальтера. Пышные груди подпрыгивали в такт каждому движению.
— Когда я учился в университете, нечто подобное вызвало бы сенсацию, — сказал губернатор.— Нашей компании это очень понравилось бы. — Он рассмеялся. — И мне, конечно, тоже.
Тут к ним подошел сенатор Петерс.
— Здесь становится жарко, — сказал он, — во всех смыслах этого слова.
К ним присоединился Бен Колдуэлл. Его лицо было непроницаемо.
— Дыму все больше, — сказал он. — Пока мы не разбили окна, система была более-менее герметичной. Теперь…— Он покачал головой и слегка улыбнулся, давая понять, что понимает — другого выхода не было. — Я все еще жду новых идей от Ната Вильсона.
Кэрри Уайкофф вдруг выкрикнул нечто невразумительное и погрозил поднятым кулаком.
— Черт вас всех побери, вы что, все обалдели? — Он бросил испепеляющий взгляд на группку вокруг губернатора. — Старые дураки, собравшиеся на файф-о-клок! Неужели вы не понимаете, что происходит?
Искушение ответить в том же тоне, начать кричать, жестикулировать, делать выпады, пока все до последнего не утратят здравый разум, было очень сильным, но губернатор с ним справился.
— Я прекрасно понимаю, что у вас сдали нервы, Кэрри, — сказал он. — Что если вам затаить дыхание, сколько выдержите? Это почти всегда помогает.
Кэрри с трудом сдержал себя. За ним собралась кучка людей.
Губернатор узнавал некоторые лица. Все внимательно следили за ним.
— До сих пор мы вас слушали, — сказал Кэрри. Он уже немного успокоился. — Вели себя как образцовые мальчики и девочки.
— Все, — подтвердил губернатор,— кроме Пола Норриса и Гровера Фрэзи. Они тоже хотели хоть что-то предпринять. Результаты вам известны. Вы имеете в виду нечто подобное, Кэрри? — Голос его звучал холодно и твердо. — Если да — пожарные двери за вами. Они не заперты.
Кэрри молчал, тяжело переводя дыхание.
— Есть еще одна альтернатива, — продолжал губернатор.— Если уж речь зашла о выбитых окнах. Можете прыгать.
Кто-то из кучки, стоявшей за Кэрри, выкрикнул:
— Но ведь должен быть какой-то выход, черт возьми! Не можем же мы погибать, как крысы в ловушке!
— А эта дурацкая идея с тросом на башню Торгового центра! — закричал Кэрри. — Это был просто перевод времени! И ничего другого! Все прекрасно знали, что ничего не выйдет!
Раздался одобрительный ропот. Губернатор подождал, пока он не стих. «Эти лица, — подумал он,— уже утратили отблеск воспитания и ума, это лицо толпы, которая готова кого угодно забрасывать камнями. Бессильный страх и напряжение требуют выхода».
— Я не отвергаю никакие идеи, — сказал губернатор. — Любого из вас. Думаете, мне эта ситуация нравится?
Громкая танцевальная музыка неожиданно смолкла.
Полуголая девушка кружилась дальше, забывшись в экстазе, но остальные обернулись и прислушались к спору.
Губернатор повысил голос.
— Я не буду долго говорить. Не о чем. Мы здесь все вместе…
— Кто в этом виноват? — закричал Кэрри. — Я хочу это знать!
— Я не знаю, — ответил губернатор. — Возможно, это знают наши люди внизу, но не я. Разве что, — он сделал паузу, — разве что в этом есть наша общая вина, потому что мы оторвались от корней и утратили контакт с реальностью.
— Это все отговорки, — крикнул Кэрри.
Губернатор только кивнул. Теперь уже ничто не могло вывести его из себя, он оставался презрительно спокоен.
— Называйте это как угодно, Кэрри, — ответил он. — Я не собираюсь с вами спорить.
Другой, спокойный голос спросил:
— Как, по-вашему, обстоят дела, губернатор?
— Неважно. — Губернатор взглянул говорившему в лицо. — Я не собираюсь водить вас за нос. Это бессмысленно. Все еще работает телефонная связь. Внизу знают наше положение. Можете посмотреть на площадь и увидите машины, шланги, которых там уже как спагетти на тарелке; все пожарные — в Башне. Все, что можно сделать, делается.— Он развел руками. — Дела неважные, но не безнадежные — пока.
Он обвел взглядом комнату и ждал вопросов. Тишина.
— Если что-то изменится, — продолжал он, — вы будете в курсе, я обещаю. Это чертовски слабое утешение, я знаю, но больше ничего предложить не могу. — Он повернулся и пошел обратно в свой укромный угол, мимо трупа, прикрытого скатертью, не удостоив его даже взглядом.
Бет ждала его там с Паолой Рамсей.
— Мы слышали, — сказала она. Ласково улыбнулась. — Вы прекрасно справились, Бент.
— В следующий раз, — ответил губернатор, — это будет труднее. — Он чувствовал себя старым и усталым и спрашивал себя, не готовится ли подсознательно к концу. С усилием собрался. — И это будет уже скоро. Паника наступает волнами, и каждая следующая волна сильнее предыдущей. Да, единственное, что оставалось, это ждать.
* * *
За плечами сержанта Оливера были двадцать лет службы в Береговой охране. Он служил в береговых экипажах и на катерах, в тропических водах и в арктических ледовых морях.
Помогал спасать людей из воды, покрытой горящей нефтью, и с палуб гибнущих судов. Нередко они не доживали до спасения.
Большой и жестокий жизненный опыт говорил ему, что в некоторых случаях спасение невозможно. Но часть его «я» упорно не желала в это верить, и все у него внутри восставало против возможности поражения.
