Тяжело упав на матрас, он сгреб простыни в кулак и вцепился зубами в угол подушки, и вновь судорога разорвала живот, докатившись до легких.
КИ.
Нужно ускользнуть в КИ.
Если только тьма останется на окраинах сознания, он сможет победить боль с помощью КИ.
Еще сильнее вцепившись в подушку, он вызвал образ треугольного оружия, застрявшего глубоко в его желудке. Острие оружия было эпицентром боли, и как только позвоночник свело новой судорогой, он мысленно вырвал острие, представляя вызванную им боль. Как устремляющийся в вакуум воздух, боль должна была отступить за воображаемым оружием, а как только оно будет полностью извлечено, она снова сменится слабым пощипыванием. Болью реальной. Раздражающей. Но не убивающей.
Не помогло.
Джейсону пришлось повторить все сначала.
Снова.
И снова.
В конце концов КИ сработало, и свивающая легкие боль стала заметной, но терпимой. Тяжело дыша, Джейсон расслабился, глубоко вдохнул и перестал комкать простыни и кусать подушку. Другой вдох, чуть поглубже первого, и он вытер слезящиеся глаза, ощущая небольшое торжество. Он снова победил боль силой мозга. Снова ему не пришлось прибегать к пилюлям в маленьком пузырьке, стоящем в его аптечке. Возможно, глупо было изгонять смертельную боль, атакуя её одним только КИ, но чувство победы, которое оставалось, стоило этого. КИ было всем, что у него осталось. И он вовсе не собирался от него отказываться. Он не прикасался к пилюлям 5 месяцев, с того времени, как впервые их получил, и собирался оставить бутылочку нераспечатанной до самого конца. Не так много, чтобы этим хвастаться. Но это все, что у него было. Все.
Джейсон заметил, что весь покрылся испариной, и решил принять душ. Медленно перевернувшись на бок, очень осторожно сел на краешке кровати. Его глаза блуждали по комнате, выхватывая загроможденный стол, пишущую машинку, битком набитый шкаф и туалетный столик. И задумался, кому оставить свою собственность, барахло, тряпье, ценное только для него одного. Решив позвонить в Армию Спасения, он отправился в душ.
Стоя под струей водяной пыли, позволяя острым иголочкам горячей воды смывать пот и память о приступе, он расслабил до сих пор сведенные мускулы. Но по мере того, как исчезало напряжение, нарастал гнетущий страх в уголках сознания. Приступы становятся все более частыми и жестокими. Большее время требуется КИ для их обуздания. Это означает...
Он закрыл краны, вышел из-за пластиковой шторы и стал вытираться, не решаясь осознать, что же означают жестокость и частота приступов. Ощущая голод, как ему хотелось, чтобы судороги мучили кого-нибудь другого эти несколько часов, нужных для переваривания завтрака.
Вернувшись в спальню, он вдруг осознал, что похмельная боль прошла, и едва не рассмеялся. Одним КИ он уничтожил две разных боли. Неплохо. Подойдя к зеркалу на туалетном столике, Джейсон ухмыльнулся своему отражению. Шестифутовый манекен, обтянутый очень белой кожей, средней длины светлые волосы и мрачное изможденное лицо, смягченное красновато-рыжей бородой... Он снова вздохнул, ощутив волну уныния, ударившего в спину и обосновавшегося на плечах. Поиграв мускулами, Джейсон подумал, что, должно быть, потерял несколько фунтов и вряд ли загонит стрелку весов за 120. Кстати, забавно. Год назад он выглядел на десяток лет моложе своих тридцати восьми. Сейчас, спустя всего 365 дней, он больше походил на пятидесятилетнего. Но все же казался здоровым.
— Никто бы не догадался, что я разглядываю труп, — заметил он своему отражению, плавно становясь в защитную перекрестную позицию джиу-джитсу и нанося короткий удар в зеркало. Нет, никто бы никогда не подумал, что он мертвец, но это именно так. "— Шесть месяцев, мистер Джейсон. Год, если нам повезет." Это говорили доктора. Все три. Джейсон спросил себя, почему медики использовали собирательное "мы", когда выносили смертный приговор. Значило ли это, что они умрут вместе с ним? Когда боль станет слишком сильной, чтобы её заблокировать, слишком сильной даже для самых мощных наркотиков, когда жизненно важные органы превратятся в кашу, будут ли три доктора поглощены тьмой в то же мгновение, как его мозг разлетится вдребезги? Когда Джейсон погрузится в окончательное забвение, последуют ли они за ним?
Как-то он читал историю о необычном колдуне, который настолько мысленно сживался со своим пациентом, что когда пациент умирал, колдун исчезал тоже. Он приподнял левую бровь, исхудавшее лицо исказила сатанинская гримаса, и он решил, что доктора должны умереть вместе с ним. Хотя и понимал: они не виноваты в том, что в его внутренности изъедены раком, его желудок, почки и кишечник поражены неудержимо расползавшейся серой массой.
Нет, он не отказался от своего желания. К дьяволу всех их. Если он должен уйти, почему бы им не сделать того же? Почему они должны занимать собой кусочек космоса, который скоро от него откажется? Почему бы и всему миру не последовать за ним?
Почему бы нет? Изучая зеркало, он спрашивал отражение — почему? Но все, чем оно ответило — немой гримасой, не добавив ничего нового. Заглянув самому себе в глаза, он сказал:
— Ты никогда не узнаешь, что я мертв.
Но вынужден был согласиться, что все будут знать. Загнанный взгляд был похож на неоновый знак. Депрессия предсмертной тяжестью давила на плечи, и он увидел слезы, набухавшие за веками. Несколько минут он пытался стряхнуть меланхолию. Несколько делений циферблата, чтобы её и страх прогнать обратно в темные закоулки сознания. Уголок, в котором обитают подобные чувства, незаметен и недостоин внимания.
Вытерев глаза, он повернулся, намереваясь пойти в кухню, почесывая голую спину и возвращаясь к мыслям о еде.
— Мистер Джейсон!
Испуганный неожиданным вмешательством, Джейсон остановился и, отступив на несколько шагов, ударился о край открытой двери.
— Мистер Джейсон, простите, если я испугал вас.
Джейсон уставился на толстяка, сидевшего на диване в гостиной. В его квартиру с тройным замком, с противовзломной сигнализацией, наглухо закупоренными окнами, в здании с круглосуточно дежурящим швейцаром, обладателем черного пояса по карате и дюжиной сторожевых телекамер, умудрилась пробраться тучная маленькая фигурка, восседающая теперь на тахте Джейсона с тоненьким кейсом на коленях.
Маленький толстячок, произносящий:
— Мистер Джейсон, надеюсь, что...
Джейсон отключил звук, чтобы разглядеть пришельца. По крайней мере 240 фунтов были распределены по скелету, размером максимум в пять футов, и человечек походил на Будду, облаченного в современную одежду. На бочкообразной фигуре был двубортный пиджак и светло-голубая рубашка с соответствующим галстуком. Венчала корпус массивная, но подвижная голова. Огромная голова с густыми черными волосами, обрамляющими розовощекое лицо херувима, украшенное огромными висячими усами. Щеки пухлые, такие невозможно удержаться потрогать у ребенка, и они колыхались в такт с покачивающимися усами, когда мужчина говорил:
