— Почему поменяли? У твоего кумира звездная болезнь?
Настя бросила на мать упрекающий взгляд.
— Нет. Его в больницу положили!
— Всего-то? И из-за этого ты так расстроилась?
— Если бы у тебя был любимый ведущий, — угрюмо сказала Настя, — ты бы тоже переживала, если бы с ним что-нибудь случилось.
— А что с ним случилось? — заинтересовалась Лариса. Не то чтобы ее интересовала личная, да и какая бы то ни было иная жизнь Глазова, но раз дочь так переживает, то понятно, что матери интересна причина этого волнения.
— Он в больницу попал, — уже более живо повторила Настя, убедившись, что разбудила-таки в матери интерес.
— Почему? ОРЗ, как у тебя?
— Нет, это-то и есть самое ужасное! — трагично воскликнула Настя слегка охрипшим голосом. — Какие-то ублюдки избили его на улице до такой степени, что моего лапочку в больницу поместили.
— Избили? — переспросила Лариса.
— Да, причем сильно, как говорили его сотрудники, — сказала Настя. — Особенно пострадало лицо. Я так волнуюсь, он ведь такой красивый!
— Ну, красота в мужчине не главное. Чуть симпатичнее обезьяны, и ладно.
Лара невольно вспомнила «нашу Пашу».
— Интересно ты рассуждаешь, — возмутилась дочь, — да я от него шарахаться буду всякий раз, если он будет похож на обезьяну. Кому он такой нужен?!
— А милиция что говорит? — спросила Лариса, уводя дочь от темы мужской красоты.
— А ничего не говорит. Я не знаю. А насчет мужской красоты ты не права: она необходима!
Лариса вспомнила коренастую приземистую фигурку своего мужа, у которого самым примечательным во внешности было пузичко, задорно выпирающее над штанами, и вздохнула. Не красавец, тут уж ничего не попишешь. Может, Настя и права. С симпатичным Котовым жилось бы куда более приятно, чем с таким. Даже если внутренний мир его останется прежним. Хоть эстетическое удовольствие получать от его каждодневного присутствия!
— Поехали домой, — скомандовала Лариса.
Всю обратную дорогу Настя угрюмо куксилась, то принимаясь вспоминать, какой замечательный этот Глазов, то замолкая. В один из приступов восхищения своим кумиром она воскликнула:
— У него такие глаза красивые!
— Я это уже раз сто слышала, — заметила Лариса.
— И нос!
— Сто пятьдесят.
— И голос!
— Со счета сбилась. Наверное, уже в тысячный раз это слышу.
— Он даже матом красиво ругается! — умиленно зажмурилась Настя. — Как музыка звучит.
— А что, он даже матом ругается? — заинтересовалась Лариса. — Когда это ты успела услышать?
— А помнишь, мы пару дней назад сюда приезжали? Вот тогда и услышала.
— Надо же, а с виду такой интеллигентный! Хотя сейчас матом ругается все кто ни попадя. Всякая шваль вроде бомжей и прочий маргинальный элемент. Вы изучали в школе маргинальный элемент?
— Ты на что намекаешь? — сразу же возмутилась дочь. — Что он сродни всяким этим… вот таким, как ты сказала? Ни фига! Он по делу ругался! Я слышала, как он по сотовому разговаривал с каким-то Василием. Вспоминал какого-то придурка Диму, потом старого дурака Алексея Владимировича, говорил, что убить этого поганца мало, что он займется этим, еще что-то говорил, но я уже не помню. А что? — она посмотрела на мать. — Мама, ты в порядке? Ма-ам! Мама, мы сейчас врежемся! Мам, притормози! Ты что?
Лариса притормозила у обочины, тупо глядя в тонированное стекло машины на проходящих мимо людей. В ее голове воцарился хаос, подобный растрепанному котенком клубку шерсти, из которого во все стороны торчат разодранные нитки. Оставалось только распутать их и связать в одну целую. Этим она и займется по приезде домой.
«Боже мой, — думала она, — неужели это тот же самый Василий? Дядя Вася? Но ведь Глазов работает в том же здании, что и Дарьин, и Ласточкин! Значит, он имел возможность их убить. А повод? Он вспоминал „старого придурка“ Алексея Владимировича… а это, похоже, Дарьин. Интересно! А при чем здесь тогда Виталий Глазов и версия ревности? Хотя последнее Михаил мог придумать просто для отвода глаз, но тогда его самого придется вновь брать в расчет».
— У меня только один вопрос, — посмотрела она на испуганную дочь. — Где ты это услышала? Он что, ходил по съемочной площадке и орал во все горло?
— Нет, — возразила притихшая Настя. — Я просто, — тут она покраснела, — подсматривала… заглянула в его гримерную. Вообще-то это общая гримерная, но там был только он один. Я просто подслушала, вот и все.
— Ты не представляешь, как ты мне помогла!
И, ничего не объяснив недоумевающей Насте, Лариса поехала домой.
* * *
«Итак, что же мы имеем?» — думала Лариса, сидя на своей кровати и бессмысленно смотря в телевизор. На экране мелькали какие-то фигурки, они бегали, прыгали, но совершенно не мешали Ларисе, поскольку делали все свои «фигурковые» дела абсолютно бесшумно. Звук был выключен, пульт лежал где-то рядом.
Итак, что же мы имеем? Если допустить, что ложка Дмитрия в тот момент была чистой и он не ел суп из тарелки, которую взял у него техник-осветитель, то получается, что Дмитрий съел порцию Дарьина, а значит, убить хотели не его, а именно директора программы. Но что же тогда с кассетой? Все, в том числе и нападение на Ольгу, указывает на то, что кассета была очень важной для кого-то, раз он решился пойти на убийство. Хотя тут еще можно поспорить. В конце концов Ольгу могли просто по чудовищной случайности ограбить совершенно непричастные к кассете бандиты. Тогда версия, что убить хотели именно Алексея Дарьина, приобретает смысл.
Хотя в принципе его могли убрать и из-за кассеты.
Теперь другое. Некий техник-осветитель, которого, если честно, Лариса практически не помнила, по имени Роман, всех всегда сторонился, а потом написал заявление об уходе, которое так никто и не завизировал. И именно он взял первую тарелку, которую наполнил для себя Дмитрий. Поскольку, как заявляет Муся, пахло чесноком, то следовательно, приправа, то бишь мышьяк, уже была в супе. Стоп! Странно… Почему же тогда техник-осветитель не отравился? Да еще и жив остался? Очень странно, надо бы его прощупать. Как там его зовут? Роман Какойтович Белобрюшкин? Лариса мысленно сделала себе заметку найти его и поговорить с ним.
Дальше. Глазов! Он-то здесь с какого бока? Почему он вспоминал Алексея Владимировича, то есть Дарьина, да еще и Дима у него почему-то тоже придурком стал? «Убить их надо», — так он, кажется, сказал? Или нет — «убить их же мало»! Ну еще бы мало, их не просто убили, а извращенными методами. Дмитрий сколько мучился, прежде чем коньки отбросить, а Алексей? Хладнокровно держать человека и колошматить его по башке тяжеленной вазой — это каким же садистом надо быть? Или какую злость питать к этому человеку! В том, что в случае убийства Алексея Дарьина все происходило именно так, а не иначе, у Ларисы не было никаких сомнений. Судите сами. Первое: вы взбираетесь на табуретку — или куда там этот несчастный взгромоздился? — и тянетесь за книгой. Задели что-то, по полке пошла цепная реакция, в результате которой в лобешник вам летит ваза. Что вы сделаете? Наверняка отмахнетесь, увернетесь, как предположил Карташов. Правильно, в общем-то, предположил.
