Лариса похолодела от ужаса, столкнувшись с таким полнейшим безразличием к человеческой жизни. Причем смерть девочки была совершенно бессмысленной…
Она пододвинула к себе телефон и позвонила Карташову.
* * *
Утро следующего дня настигло Ларису в больнице. Она хотела осведомиться о самочувствии Ольги, которую, как она узнала от Курочкина (который, в свою очередь, выяснил это у своего знакомого врача), уже перевели из реанимации в обычную палату.
Ларисе вновь пришлось надевать ужасный больничный халат и ковылять в спадающих с ног шлепанцах на четвертый этаж. По дороге она разговорилась со старенькой техничкой, которая, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, тоже поднималась наверх.
— Я к своей племяннице иду, — сказала Лариса, — в триста седьмую палату.
— Это которую сегодня-то перевели? Северцеву?
— Да, — удивилась Котова, — а вы ее знаете?
— Да я-то ее саму не знаю, но знаю, что ее сегодня утром со второго этажа привезли. Она первая новая больная за неделю — из тех, кто появился в триста седьмой. До этого там одни старухи лежали. Одна вот скончалась, место и освободилось. А так эту девчонку раньше бы куда-нибудь перевели. Туда, где было бы свободное место.
— А вы не знаете, как она себя чувствует? А то меня к ней не пускали, говорили, что посетителям нельзя в реанимацию.
— Да нормально, — пропыхтела техничка. — Бледненькая, но кушает хорошо. Я у них уже мыла сегодня полы. Здоровая девчонка, только бинты на шее. Что с ней?
— Несчастный случай, — не стала вдаваться в подробности Лариса.
— А насчет посетителей, — продолжала старенькая поломойка, — так с нашим врачом завсегда можно договориться. Скажем, был тут один недавно. Высокий такой, красивый брюнет. Говорил, что уезжает в рейс и его не будет в городе полгода. Хотел с невестой повидаться.
— Пустили?
— Пустили, а как же? Правда, вечером все было, в тайне, будто бы главврач не знает, но нам-то все известно, — техничка повернула голову и многозначительно посмотрела на Ларису. — Щас ведь жизнь такая! Больнице тоже тяжело. Вот и берут деньги, если дают их и ничего криминального не просят. Взятки, оно, конечно, плохо, но что делать? В конце концов что плохого, что жених со своей невестой увидится?
В это время они проходили по площадке второго этажа. Над стеклянной дверью, занавешенной желтыми шторками, Лариса увидела десять больших желтых букв. Реанимация.
— Ох, что-то у меня голова закружилась, — она прислонилась к витым деревянным перилам и выпустила из рук пакет, с шуршащим звуком упавший на холодный бетонный пол. — Давление, наверное…
— Ох ты, батюшки! — техничка тут же засуетилась, бросила ведро, которое, громыхнув, осталось стоять прямо посреди площадки. Добрая женщина повела Ларису прямо к стеклянным дверям, вход в которые, как гласила табличка на них, посторонним строго воспрещался.
«Ничего, — подумала Лариса, старательно изображая полуобморок, — теперь я не посторонний человек, а тоже больной, нуждающийся в срочной реанимации. Хорошо, что я сегодня так напудрилась! Даже Котов сказал, что я бледновато выгляжу. Но я торопилась успеть сюда до милиции, вот и не стала переделывать макияж».
— Ох, молодежь! — вздыхала женщина, усаживая Ларису на дермантиновую кушетку. — Гнилые какие все пошли! У вас давление-то какое обычно?
— Повышенное, — соврала Лариса. Давление у нее всегда было прекрасное, а единственная болезнь, от которой она иногда страдала, — это мигрень.
— Ну ясно, — кивнула техничка. — Сейчас я Зою позову, а то мне нужно еще третий и четвертый этажи домыть. На первый этаж приходится за водой бегать, кошмар!
Пробормотав что-то о «властях», она зычно крикнула Зою. На крик из ближайшей комнаты, где слышен был свист закипающего чайника, вышла молодая симпатичная куколка с синтетически-белыми кудряшками и немного расплывшейся фигуркой.
В отличие от поломойки девушка сразу определила истинный возраст Ларисы.
— Женщина, с вами все в порядке?
Лариса вполне правдоподобно что-то простонала. Ее провели в ординаторскую, дали лекарство с резким запахом, которое Ларисе пришлось выпить.
— Настойка элеутерококка, — сказала медсестра, — а вы чем обычно лечитесь?
Лариса попыталась вспомнить название хоть какого-нибудь лекарства, но не смогла. Она ничего об этом не знала.
— Это у меня впервые…
— А, понятно, — кивнула девушка, — приливы как раз в этом возрасте и начинаются. С месячными все в порядке?
Лариса покраснела, но кивнула.
— Ну это ничего, скоро они прекратятся. У вас климакс начинается, как я думаю. Правда, ранний. Но это бывает, когда жизнь полна стрессов или наследственность способствует.
Лариса, которая размышляла о том, как бы выяснить, к кому именно приходил ночью «жених», пришла в ужас. Слова медсестры вдруг напомнили ей о грядущей пакости под названием менопауза. Она-то привыкла считать себя молодой и не задумывалась о предстоящей старости! Ей действительно стало дурно. Она медленно возвела глаза на хорошенькую Зоечку, зевавшую с равнодушным видом, у которой впереди была вся ее молодая жизнь, и элегантно упала в настоящий обморок — прямо на диван.
* * *
Очнулась Лариса от резкого запаха нашатыря. Она с детства его не переносила, поэтому ей моментально захотелось чихнуть, что она и сделала.
— Будьте здоровы, — сказал голос, принадлежавший невысокому усатому мужчине в белом халате. — Как вы себя чувствуете?
Челюсти врача — если это был врач — непрерывно двигались, перекатывая во рту мятную жвачку. На носу сидели модные очки без оправы, из-за стекол которых на Ларису смотрели два внимательных черных глаза. Горбатый длинный нос и отливающий синевой подбородок выдавали в мужчине кавказца. В руках с безупречно чистыми ногтями он медленно сжимал резиновую грушу. Лариса ощутила, как ее левую руку что-то сдавливает. Она скосила глаза и увидела, что пиджак с нее снят, рукав блузки закатан и плечо обернуто тканевой манжетой, соединенной резиновой трубочкой с грушей.
— Тихо, тихо, не дергайтесь, — с едва уловимым акцентом сказал он, — я у вас давление меряю.
— А вы кто? — слабым голосом спросила Лариса.
— Дмитрий Петрович, — ответил он, — дежурный врач. Что же это вы так себя не бережете? С давлением — и без лекарств, так нельзя! Себя беречь нужно.
Лариса кивнула.
— А где мой пакет? Я к племяннице собиралась…
— Да здесь все, здесь, не волнуйтесь, — врач смотрел на тонометр. — А кто ваша племянница?
— Ольга Северцева. В триста седьмой. Ее только сегодня перевели.
— А-а, знаю, — кивнул врач, — та самая Северцева…
— Что значит — та самая? — сразу же насторожилась Лариса.
