Не успела я как следует испугаться, как вдруг передо мной, словно из ниоткуда материализовалась сопящая собачья морда. От ужаса я зажмурилась и залепетала:
- Собачка, собачка, хорошая собачка!
Ну все, промелькнуло молнией, сейчас это чудовище просто откусит мне башку.
И тут что-то мокрое, шершавое и теплое прошлось по моему лицу. Я приоткрыла глаза и увидела прямо перед собой собачью пасть с желтыми клыками и длинным розовым языком, свисающим едва ли не до земли. Пахло из этой пасти отнюдь не розами. Может, собачка сожрала на обед хорька?
Псина улыбнулась и снова облизала меня. Скосив глаза в сторону, я поняла причину такой приветливости.
По дороге в Саблино я остановилась у придорожного магазина и купила кое-чего перекусить: нарезку колбасы, булочку и бутылку минералки. Пара-тройка кусков колбасы остались, и я машинально сунула пакетик в сумку. А залезая в подвал, сумку замаскировала в кустике декоративной травы. Псина сумку нашла, видимо, по запаху колбасы, и забралась вовнутрь. Сделать это нетрудно – сумка у меня, можно сказать, такая же декоративная, как и травка, закрывается на слабенькую скобочку, в толпе подобную носить не рекомендуется. А поскольку от сумки, кроме колбаски, пахло еще и мною, то собачка, похоже, решила меня поблагодарить.
Лизнув меня еще пару раз, псина с достоинством удалилась. Я осталась жива, но все в том же незавидном положении. Что делать-то? Звать на помощь? Но другой собачине колбасы не досталось. Кто знает, как она отреагирует на мою орущую голову!
Резко дернувшись, я свалилась обратно в подвал, едва не лишившись правого уха. Приземление было ужасным. Если в первый раз я свалилась на тряпки, то теперь – на ящик и стул. Не знаю, каким чудом мне удалось избежать переломов, но левый бок будто огнем обожгло, а клочья штанины на правом колене быстро пропитывались кровью – это было видно даже в темноте.
И что теперь делать? Повторить попытку? Боюсь, с тем же успехом. Надо же от чего-то отталкиваться, а все, от чего я оттолкнусь, неизбежно свалится вниз.
Может, выпрыгнуть из окна второго этажа? Если до сих пор обходилось малой кровью, может, и еще разок повезет? Главное, сумку не забыть. Спрашивается, и чего я не оставила ее в машине? Хотя нет, мне ведь нужны были деньги в качестве речевого слабительного для соседей.
Я поднялась по лесенке и уже хотела выйти в холл, но услышала шум мотора и собачий лай. Лязгнули ворота, и я бросилась обратно в подвал. Повернулся в замке ключ, каблуки процокали у меня над головой. Запищал сотовый телефон: Вера набирала номер.
- Это я, - она говорила резко и отрывисто. – С дачи… Не знаю. Звонили из налоговой, я была на совещании… Нет, не Анна. Сказали, что Анну уволили… Да не знаю, я позвонила, сказали, что ее нет, и трубку бросили. Не нравится мне все это. То звонят и говорят, что я переплатила лишнего, а потом выясняется, что никто не звонил, то Анну уволили. Черт знает что творится.
Я едва удержалась, чтобы не захихикать. Могу себе представить, с нуля откармливать нового налогового инспектора. Запереживаешь тут.
Мне оставалось одно: дождаться, когда Вера ляжет спать, и выйти через дверь. Собаки? Ну что ж, придется рискнуть.
Вера повозилась на кухне и устроилась в холле перед телевизором. Интересно, долго она так будет сидеть? От голода-то я не умру, а вот с естественными потребностями скоро возникнут сложности. Впрочем, вряд ли я буду особо переживать, если придется осквернить Верин подвал.
Мои часы показывали начало второго, когда Вера, наконец, поднялась наверх. Зашумела вода – видимо, она принимала душ. Прекрасно, значит, из окна увидеть меня не сможет. Хотя с запада наползали тучи, ночь все равно белая, а я к тому же в светлых брюках.
Хромая и держаться за левый бок, - не сломаны ли ребра? – я выбралась из дома и хотела уже рвануть, если можно так назвать мой способ передвижения, к воротам, но вспомнила о сумке. Оставить ее здесь было нельзя. Ни в коем случае. Дело даже не в деньгах. Пластиковую карточку можно восстановить, а потерю трех тысяч рублей, пятисот долларов и трубки я как-нибудь пережила бы. Но вот паспорт… Найди его здесь кто-нибудь – это будет катастрофа.
Стараясь быть как можно незаметнее, я поползла вдоль стены. Свернула за угол, преодолела еще один отрезок и услышала сопение.
Над моей сумкой стояла собака и старательно ее обнюхивала. Моя знакомая или другая? Тут у меня неприлично громко заурчало в животе. Вот оно, молочко! Собака подняла голову и тихо зарычала. Наверно, другая.
Прошло минут пять. Псина по-прежнему стояла, как изваяние, с шумом втягивая воздух. Но, похоже, аромат полукопченой колбасы перебивал все прочие запахи. Наконец собаке надоело, она вздохнула, словно локомотив, выпускающий пар, и потрусила в неизвестном направлении.
Я перевела дух, сделала рывок, схватила сумку и через минуту была за воротами. Собаки спохватились, залаяли, но было уже поздно: я ковыляла по улице к машине.
Отъехав от Саблино на несколько километров, я свернула на обочину для оценки повреждений. Включила в салоне свет, расстегнула блузку, на которой осталось всего две пуговицы из шести, и осмотрела бок. Кожа была содрана полосами, а от подмышки до пояса брюк расплылся огромный багрово-синий кровоподтек. Ребра на ощупь казались целыми, но кто его знает. Колено выглядело еще омерзительнее. Кровь запеклась, обрывки ткани присохли, малейшее движение вызывало зверскую боль. Засохшая кровь была и на шее – видимо, пролезая в отдушину, я сильно поцарапала ухо. В довершение всего зеркало насплетничало, что губа приобрела подушкообразную форму, а на щеке красовалась скверного вида царапина.
Ладно, черт с ним со всем, до свадьбы заживет. Главное, я унесла ноги и при этом узнала две довольно важные вещи. Во-первых, в середине июня Вера примчалась вечером на дачу, страшно взволнованная, и орала на кого-то по телефону, что ее подставили. Соседка может это подтвердить. При старании это можно неплохо использовать. Во-вторых, каким-то образом она была связана со злополучной «Эвридикой». Не зря же кресло оттуда стоит у Веры на даче. Не на распродаже ведь она его купила. Надо будет напрячь Пашку, у него есть знакомые в управлении по борьбе с экономическими преступлениями. Пусть разузнают поподробнее про «Эвридику» эту.
Нога болела все сильнее и сильнее. Просто нестерпимо. А что, если гангрена начнется? Или столбняк? В последний раз прививку от него мне делали, дай Бог памяти, на первом курсе, когда я распорола ступню, наступив босой ногой на ржавую проволоку.
С полчаса пришлось постоять у Литейного моста, ожидая, когда его сведут. Боль за это время разрослась до размеров Вселенной. Все мои лекарства остались в другой сумке, повместительней. Без всякой надежды я порылась в бардачке, но обнаружила только пастилки от кашля. Придется ехать на Энгельса – в травмпункт.
Звонить пришлось долго. Наконец дверь лязгнула, на порог вышел заспанный мужик в зеленой хирургической пижамке.
- Чего? – зевнув, спросил он.
