Человеческая.
— Это что? — спросил я.
— Я, — ответила Алиса. — Похожа ведь, правда?
Она встала рядом с забором и сделала такое же свирепое лицо, прорычала что-то.
— Ну да, похоже… — кивнул я. — А почему… Почему ты здесь?
— Почему-почему — потому. Из-за Айвазика. Видишь ли, Айвазик хотел, чтобы я с ним жила. Он сам на Мосту теперь живет, там у него виды. Два года приставал — давай со мной на Мосту жить, давай со мной на Мосту жить, так надоел, что я ему нос переломала. Он рассердился, ну и это…
Алиса кивнула на свое изображение.
— И нарисовал. Сволочь…
Алиса пнула стену.
— Сволочь. Ничего, я ему еще припомню…
Забор продолжался далеко, и наверняка там рисовалось много еще чего интересного, но, к счастью, плиты не выдержали изображенной на них мерзости и обрушились. Мы свернули за них и оказались на улице…
Алиса продолжала ругать этого Айвазика, Айвазик раньше был гораздо лучше, рисовал город. Старый, само собой. Потом испортился и стал чудищ рисовать, да так хорошо, что все пугались, а дети спать не могли, и всем это так не нравилось, что его изгнали, и он стал свободным художником и живет теперь на Мосту.
Я шагал за ней. Шея у меня болела. Распухла и растерлась о жесткий воротник, не знаю с чего, укусил, может, кто. Алиса заметила. Глазастая, хорошее качество. И предчувственность развита, опасность предвосхищает. Пропустила немного вперед, я обернулся, она вскинула мазер, мне в глаз нацелила.
— Что опять?
— Раздевайся!
— Зачем?
— Раздевайся! Что это ты шеей дергаешь? Не болит?
— Натер, кажется…
— Все равно раздевайся. И пуляло в сторону отложи. А если за топор или за ножик возьмешься… Не рекомендую.
Я пожал плечами. Прислонил карабин к машине, стал раздеваться, без резких движений, чтобы Алиса не испугалась. Сначала комбез расстегнул, затем куртку, достал блохоловку, блох почти не было.
— А это? — кивнула Алиса.
— Блохоловка, — объяснил я. — А это власяница.
— Вшей, что ли, ей умерщвляешь? — с презрением спросила Алиса.
— Не вшей, а блох, вшей у меня не водится. А умерщвляю плоть.
Алиса покивала.
— Ну да, я забыла, ты же из Рыбинска. Умерщвляешь плоть, чтобы возвысить дух, все понятно. Это убожество тоже снимай.
Я снял власяницу.
— Мать-тьма, а это-то что?!
На всякий случай Алиса даже назад шагнула.
— Вериги. Две на ребрах, одна в плече. Это для…
— Психи вы там, в Рыбинске! Это оттого, что рыбой все время питаетесь. В рыбе черви живут мелкие, они в голову по крови заползают и мозг точат. Вот от этого вы такие и дураки… Шею покажи.
Я показал шею.
— Не, вроде бы ничего… — сощурилась Алиса. — Шейкер не так начинается, действительно натер. Одевайся давай, рыбоед.
Торопиться я не стал, достал из рюкзака пороховую настойку, протер шею.
— Слушай, а ты на самом деле сюда за невестой пришел? — поинтересовалась вдруг Алиса. — Ты на самом деле дурак?
Я промолчал.
— Не чешись, — успокоила Алиса. — Почти пришли уже, сейчас вниз спустимся, праведник… Тут уже рядом, вон за тем домом.
Улица закончилась, и я сразу почувствовал пространство. Пустоту, она всегда угадывается. Папа тоже почуял, заскреб лапой.
— Южный порт, — с какой-то гордостью сказала Алиса. — Вот.
Никогда таких ям не видел. Огромная, даже невероятная, наверное, в несколько километров шириной, а в длину вообще краев не видно. Дна в этой яме вовсе никакого не виделось — один железный мусор. Машины. Корабли — и большие и маленькие, некоторые лежали на боку, другие точно плыть готовились, а третьи были разорваны на части — мне это больше всего не понравилось, как будто какой-то страшный малыш баловался со своими игрушками, поломал и бросил за ненадобностью. Поезд. Самый настоящий, вагоны покорежены, лежит, изогнувшись, как дохлая гусеница. То ли сверху свалился, то ли из-под земли выскочил, непонятно.
Вертолет. Целый почти, без винтов, конечно. Стоит, стекла вроде бы целые. Вертолет — редкий продукт, не встретишь часто, все растащили давно. Потому что металл хороший. А лопасти и подавно — материал ценнейший, можно мечи вытачивать. Легкие и высокой убойной силы.
Растительности никакой. Да и во всем Порту тоже, железо кругом, ни травинки, ни кустца, на другом краю ямы деревья высохшие ветками растопырились.
Осыпавшиеся здания по краям ямы, а еще острые треугольные штуки, похожие на краны, наверное, это и были краны, только поломанные, и другая техника, уже ни на что не пригодная. Много и навсегда.
— Тут и есть вход, — сообщила Алиса. — В Нижнее Метро. Но без меня ты его никогда не найдешь, он тайный. Секретный то есть.
— Ага, — вздохнул я. — Так оно все и есть…
— Точно тебе говорю, неприступный совсем. Дождемся Соню и вниз полезем.
Мне место не очень нравилось, просторно слишком, просторы хороши средней просторности, а здесь перебор.
Алиса уже направилась к яме.
— Дождемся, — повторила она, — тут местечко есть специальное, ждать хорошо, спокойно.
Мы принялись обходить яму по правому краю. Тяжело оказалось обходить — улица была забита машинами, причем как-то в два уровня, лежали друг на друге, как они умудрились так, не представляю. Сбоку и то не оставалось никакого места, приходилось по крышам лезть, что опасно, провалишься в ржу, кровь полыхнет антошкой, скончаешься в муках. Но Алиса знала путь, ступала по крышам уверенно, не провалились, вышли к кранам.
Я подумал, что больше всего эти краны, наверное, напоминают богомолов, такие же поломанные и неприятные. Машины вокруг, опять машины, прожухшие корпуса, без покрышек, насыпаны кое-как. Я сунулся было первым в эту мешанину, но Алиса поймала меня за плечо.
— Не, — сказала она. — Тут надо аккуратно… Вон к тому, видишь, справа лестница…
Мы двинулись к вон тому, самому высокому, Алиса полезла первой, предварительно выдала мне резиновые перчатки и обрезанные резиновые сапоги. И сама то же надела. Оказалось, что перчатки и сапоги как раз кстати, примерно на половине пути и без того круглые ступени лестницы стали еще и скользкими. Какой-то жир, без запаха и без цвета, скользкий чрезвычайно. Предусмотрено все. Если кто попытается влезть так, без сапог и перчаток, наверняка сорвется. И в лапшу, я никогда не пробовал лапшу.
Наверху имелась решетчатая площадка, на ней стоял старый диван. Настоящий, кожаный, объеденный с левой стороны всего- то чуть. Наверху жестяной зонтик. Золотой шарик. Несколько пластмассовых стульев, я сел.
