Потому что все это…
Глупо, ненормально, не по-человечески.
Линь натянулся и дернулся, троица едва устояла на ногах.
— Держите! — азартно крикнул Шнырь. — Держите ее!
Они сдержали. Уперлись в землю, тянули, тянули, линь собирался у их ног в круглую бухту.
Потом линь неожиданно ослаб. Трое отскочили, и из бревен показалась Алиса. Я сидел на земле с винтовкой. И не понимал, не было никого, кто мог бы мне подсказать.
Алиса. Гарпун пробил ее насквозь. Попал в левое плечо, и вышел из левого плеча. Хитрый гарпун, пробив Алису, распустился ромашкой.
Она должна была быть мертва. Люди умирали и от меньших ран. Я видел, как умирали от царапины, а здесь почти багор навылет. Болевой шок, потеря крови, дыра в плече, в которую можно руку просунуть. Быстрая смерть.
Но Алиса была жива.
— Рыбинск, убей их, — сказала она, вместе со словами изо рта выплеснулась кровь.
Но я не спешил теперь никого убивать.
Алиса посмотрела на гарпун.
— Они следили за нами, — сказала она. — Убей…
Я прицелился в затылок старшему. Не знаю, машинально, наверное.
Алиса перехватила поудобнее гарпун и попыталась его выдернуть. Не получилось. Тогда она подтянула к себе линь и разорвала его. Руками, железный трос, со второго рывка.
Старший выхватил пистолет. Такой же, как у Шныря. Оружие скрипнуло, шприц с перьями воткнулся Алисе в шею. Она выдернула дротик.
— Убей их…
Упала.
Эти не спешили, старались держаться поодаль. Оружие не доставали.
Алиса шевелилась. Пыталась встать, не получалось. Постепенно ее движения становились все бессмысленнее, глаза закрылись, и теперь руки и ноги жили сами по себе, маскировочный костюм создавал иллюзию, что колышется куча мусора. Неприятно.
Это все продолжалось долго, постепенно Алиса замерла, некоторое время она еще сжимала кулаки.
Когда Алиса остановилась окончательно, эти… не знаю, как мне их было называть, они приблизились.
Я тоже подошел. Вернул винтовку.
— Что это? — я кивнул на Алису.
Мне никто не ответил. Старший высыпал из своего рюкзака наручники, целый ворох. Наручники надели на Алису, и на ноги, и на руки. По три пары. На голову черный пластиковый мешок, обмотали липкой лентой.
— Все? — спросил старший.
— Кажется…
— Тогда будем выводить.
Они оттащили Алису в сторону, втроем, при этом им было явно тяжело. Я вспомнил, как пытался подсадить ее на станции Коломенской и как у меня это не получилось. Тяжелая.
Затем они полезли вниз. Старший остался на поверхности, а стрелок и другой поползли.
Их не было довольно долго, старший и Шнырь стояли возле бревен и смотрели в лаз, я сидел на черной, точно сожженной земле и одурело наблюдал. Все спуталось и перемешалось, черное с белым и наоборот, одним словом, я не знал, что мне дальше делать.
Гомера бы сюда. Он бы, наверное, объяснил.
Минут через пять на поверхность вылезла девочка. Лет пяти. С лицом синеватого оттенка, худая, но ухоженная, не грязная. Она показалась, и Шнырь тут же схватил ее за руку и отвел в сторону. Следующей из лаза показалась тоже девочка, чуть постарше первой, но очень похожая, лицо тоже синеватое, я даже подумал, что они сестры, наверное.
Затем два мальчика, совсем маленький и постарше. Каждого встречал Шнырь, отводил в сторонку, и они стояли там понурой кучкой. Маленькие, все ниже колеса.
После чего детей стали выносить. Живых, но, видимо, обессиленных, они укладывали их на землю рядом, и дети лежали.
Всего восемь голов.
Они выглядели странно. Никогда я таких не видел. Не бегали, не дрались, не разговаривали. Просто стояли, с каким-то остекленевшим видом. Игрушки в руках. У одной девочки тот самый мишка, которого я видел внизу, большой, синий.
Тот, который в меня стрелял, уселся на корточки и принялся рассматривать детей. Заглядывал им в глаза, вытягивал руки, дергал за пальцы.
А я смотрел. На все это. Подбежал Шнырь.
— Это все она, — сказал он. — Она и есть, я же говорил, она все устроила.
— Кто?
— Навка, кто еще. Всех детей сюда увела! А ты что, сразу не понял?
Я не понял. Нет, Алиса была, конечно, странной, но чтобы так…
— Ну, ты даешь! — Шнырь постучал себя по голове. — Столько времени рядом был — и не догадался. Я бы сразу догадался!
— Как?
— Не знаю… Догадался бы. Она же ненормальная совсем.
Догадался бы… Ненормальная… А что тут вообще нормальное-то? Ничего нормального я тут не видел. И никого.
— Мы вас давно пасем уже, — Шнырь почесался, — дня три уже. Да ты же чуял, я видел, как ты оглядываешься. Подставиться вот только никак случая не было, сегодня вот…
— Подставиться?
Я не понимал.
— Ага. Надо ее подтолкнуть было. Помнишь, я занюнил?
Штырь скорчил жалобную физиономию.
— А она мне ириску предложила? Защитный рефлекс. Сразу меня укрыть захотела, спрятать, накормить. И в логово. Все просто.
— А мертвяки? — тупо спросил я. — Тоже подставные?
— Не, здесь подвернулись. Как раз все получилось, удачно.
— А если бы они тебя догнали?
Шнырь плюнул.
— Не догнали бы, я бегаю хорошо.
— Бегаешь хорошо, да. А вы… Сами откуда? Тоже здешние?
— Тут недалеко, — кивнул старший. — На Варшавской. У нас там тоже бункер.
— Так вы… — я кивнул на Алису.
— Ага, соседи.
— А снайпер? — спросил я. — Ну, тот, убить нас пытался?
Варшавские переглянулись.
— Что за снайпер?
— Снайпер. Тут недалеко… Он стрелять начал, как мы появились. У него еще фотография Алисы в кармане… Такой, белобрысый, Соня. Он же…
— Соня, точно, — вмешался Шнырь. — Он беляк, помните?
— Альбинос, — поправил старший. — Смешной такой еще был. Он что, в вас стрелял?
— И даже попал, — я ткнул себя пальцем в плечо. — Плохой стрелок… А может, хороший.
Я подумал: а что если этот снайпер Соня стрелял не так уж и плохо. Попал мне в плечо, отвлек, хотел, пока я с плечом вожусь, с Алисой разобраться. Да не получилось — проявил я свои героические умения…
Да уж.
— Он не тебя хотел убить, ее. Наверное…
— Да, конечно, сначала прострелил, а потом хотел сказать. Но я его уже успел сам прострелить.
