Ной злобно плюнул.
— Почему-почему, я тебе могу тысячу причин назвать почему! Может, этот твой кролик в газойль вляпался. Или еще куда. Знаешь, муха не на каждого ведь еще и полезет…
— Это точно. Но не знаю… Крутом полно всякого зверья голодного, а никто пока не явился. Подозрительно.
Ной недовольно пнул землю.
— Давай решай скорей — подозрительно — не подозрительно. Или берем, или уходим. Вон вышка как ведьмин палец совсем, грибов накопать, туда пойдем.
Я кивнул. Под ведьмиными пальцами грибы на самом деле растут. С помощью Папы можно найти, у него нюх хороший.
— Ладно, пойдем, — сказал я.
— А колотушка?
— А, — махнул я рукой, — другую вырежу. Или…
— Давай Папу попробуем, — предложил Ной. — Привяжем к веревке и туда кинем. Посмотрим.
— Я тебя лучше кину! — разозлился я.
Хотя идея была неплохая. Папа чует, пусть кролика прочует. Я взял у Ноя клетку с Папой и направил его в сторону кролика.
Папа сидел спокойно. Ворочал глазами, нюхал воздух, шевелил лапой. Никакого беспокойства не проявлял, сидел себе, фырчал, дышал.
— Вот видишь, — сказал Ной. — Кролик как кролик…
Кролик поднялся. Сначала сел, потом принялся мелко прыгать.
— Да… — ухмыльнулся Ной. — Рука не тверда, да? Промазал.
— Я не промазал, — сказал я. — Никогда не мажу.
На самом деле не промазал ведь я, слышал, как колотушка его по башке стукнула. Наверное, оглушил только.
— Ну-ка… — Ной снял с плеча карабин. — Сейчас я…
Ной быстро прицелился, выстрелил. И это по кролику-то. Пулей. Дурак все-таки.
Кролика разорвало на две части. Белые комки разлетелись далеко друг от друга, Ной радостно вскрикнул, порадовался удачному выстрелу. Хотел рвануть вперед, я его снова удержал.
— Перезарядись, — велел я.
Ной принялся медленно — на пять секунд дольше, чем я, — и неумело — руки дрожали — заряжать. Я смотрел на кролика, неприятное чувство не отпускало.
Кровь. Совсем никакой крови. Белая шерсть. И все.
А потом…
— Ах ты… — ругнулся Ной. — Вот погань…
Кролик полз. Задняя часть. Медленно, еле-еле. Ползла к передней.
— Уходим, — я тоже сдернул карабин.
Ной уже пятился. Я глядел на Папу — спокоен, вроде дремлет. А кролик сползается. Разрубленный пулей кролик сползался, я такого никогда не видел. Погань. Настоящая погань, наваждение.
Я испугался. Вот сползется, срастется — и случится что-то страшное. Обязательно. С неба протечет кровь, земля же непременно разверзнется и выплеснутся всякие уроды, мрецы и прочее вурдалачье растрепанное, и все провалится и рассыплется.
— Что это? — прошептал Ной.
Я выстрелил. Половинка кролика отлетела в подсолнухи. Перезарядил карабин. Стали отступать, стараясь держаться к востоку, что было нелегко — началась трудная местность — вросшие в землю вагоны и железные бочки, и вообще много железа, превращенного в настоящий лабиринт. Иногда встречались автомобили, и я на всякий случай для интереса проверял аккумуляторы. Нигде не было целых, пригородные банды все уже давно расковыряли и расплавили, ничего не осталось. Потом началась сгоревшая земля, в которой очень сильно разрослась волчанка, и все вокруг было синее и нарядное, даже жить захотелось.
Волчанка — очень полезное растение. Если много собрать, высушить и выварить, то можно сделать отличное противоядие против мреца, например. То есть если мрец тебя покусает и ты быстро выпьешь противоядие, то можешь и не заразиться. У нас она мало растет. Гомер даже думал как-то собрать семян волчанки и рассадить ее вокруг нашей станицы.
Я достал карту и отметил полезное место. На всякий случай.
— Может, останемся? — предложил Ной. — Поживем, пособираем. Наварим микстуры, а?
— Нет, пойдем дальше. Тут лучше не останавливаться.
— Почему?
— Так. Подозревается что-то.
— Ну да ладно. Слушай, а что это там? Что за погань-то? Никогда такого не видел… Кролик, он как приманка, что ли? За кроликом полезем, а оно нас и цап…
— Зверобой, может, — предположил я.
— Не, — помотал головой Ной. — Зверобой не такой…
Я и сам прекрасно знал, что зверобой не такой. Зверобой я однажды видел, далеко, на севере. Золотой корень как раз искали, на Дальних Озерах. Шли по лесу и вдруг увидели. То есть сначала почувствовали. Вонь. Такая сильная, что глаза зачесались. Думали, что скунс там сдох, обрадовались — дохлый скунс — это клад вообще, но как поближе подошли и увидели, что не скунс. Поляна, копытце, только вогнутое чуть внутрь, как муравьиный лев делает, только большой совсем. Но не лев, там вокруг твари разные лежали, ближе к центру коровья порода, лось, козы, косули, кенга, а потом уже вперемешку, и волкер, и медведка, и пара росомах. Все дохлые, но совсем необъеденные, протухшие только. Зверобой. Папа был тогда еще совсем маленьким, забился в клетке, а мы поспешили подальше.
Зверобой точно не такой.
— Это людобой какой-то, — сказал я. — Такого не видел. Пойдем.
Через час остановились. На насыпи. Крутой и высокой. Когда- то по ней тянулись рельсы и туда-сюда ездили поезда, а сейчас рельсы вспучились и выгнулись вверх, это потому что летом жарко — зимой холодно, теперь висели в метре над землей. А то и выше. Очень хотелось по рельсам, но это опасно, вообще надо держаться поближе к земле и останешься цел.
Солнце возвысилось до полудня. Достал по карасю, и Папе одного, стали есть, потом воду пили с солью. После обеда Ной разделся, достал пороховую настойку и принялся осматривать вериги.
У него все время что-то воспаляется. Зажимы всегда гноятся, ему Коваль даже серебряные сделал — для антисептики, — но не помогло. И зажимы-то слабенькие, но все равно. Гниет. Вот и сейчас, снял куртку, рубашку крапивную засучил до пояса, вериги показались. Простые такие, детские, струбцинки обычные, винтовые, все регулируется, не то что мои пружинные — раз и сразу до крови. Но Ною и винтовые не в корм, здоровье наследственно ослаблено.
Вериги убрал. Кожа под ними была красная, а под одной совсем нехорошая, белая и протухшая.
— Мерзко, — сказал Ной и поежился.
На самом деле мерзко. У меня как-то тоже воспалялось, правда, пятка, не верига, ходил с трудностью. Гомер тогда мне пятку разрезал и все вычистил, потом бегал как новенький. Тут тоже надо. Резать. Или жечь.
— Жечь надо.
Ной поморщился.
— Надо.
Я достал рожок.
Вообще, в веригах сплошные достоинства. Во-первых, повышается болевой порог, во-вторых, вырабатывается суровость характера, в-третьих, укрепляется иммунитет, в-четвертых, учишься спать неподвижно, как бревно, — чтобы не уколоться, в-пятых, смиряется дух… Одним словом, без вериг тяжело, человек вырастает неженкой и плохо противостоит трудностям мира.
