Наверное, Курок прав. Ну, про собак.
Раньше люди любили собак, в квартирах часто встречаются их кости. Или фотографии, или картины, или глиняные статуи, но собаки уже тогда были неблагодарны, они сбегали от своих хозяев, жили на кладбищах, под мостами, а некоторые в метро. Шнырь рассказывал, что есть подземные собаки, он сам не видел, но слышал лай в дальних туннелях. Подземная собака, она от обычной собаки отличается здорово. У нее глаза в два раза больше, каждый глаз с кулак и светятся в самой распоследней темноте. Очень гибкий позвоночник – чтобы пролезать в самые узкие щели. Хвостов нет – прищемить нельзя, зато когти гораздо крепче – рыть землю. А еще эти собаки умеют дыхание надолго задерживать, потому что они не только по подземным тоннелям бродят, но еще и плавают по трубам, по ручьям, запрятанным в коллекторы, по подземным рекам, отчего шкура такой собаки ценится особо…
Эти дурацкие псы забрались мне в голову, что-то я стал много думать в последнее время, что опасно – тот, кто много думает, коротко живет.
Я почувствовал его. Взгляд. Присутствие. Не ясно где, вокруг, на секунду почудилось, что он на дереве, собака – и на дереве…
А с чего я решил, что он вообще собака?
А если… Если он… Доктор рассказывал про лабораторию. Где-то на Севере. Под землей, разумеется, все эти лаборатории под землей прятались и всегда рядом с реками, – чтобы в нужный момент залить все. В этой лаборатории учили морских дельфинов топить подводные лодки. А если в других лабораториях учили, допустим, собак? Учили-учили, и, может быть, некоторые собаки оказались умнее других. Перебили своих хозяев, вырвались на свободу, подчинили других собак и теперь живут здесь, питаются… Питаются всем, чем только придется. Трупами, случайными прохожими, жизнь устроенная, но скучная, а разум не терпит скуки.
Это я уже довоображал. Насчет разума.
Туман стал, кажется, гуще. Я не видел ничего уже в не-
скольких метрах. Хорошо бы сюда смерч. Когда не надо, они шныряют туда-сюда, когда нужен хоть один… в этом мареве я совершенно потерялся…
Вздох.
Впереди. Снял карабин. Можно выстрелить, но наверняка бесполезно, это ловушка.
Я выстрелил. Пусть решит, что я попался. Я стал неловко перезаряжать карабин, уронил банку с порохом, уронил шомпол.
Он приблизился. Я не услышал, почувствовал. Справа. Конечно же, он заметил, что я правша. Понял, что мне удобнее бить нападающего слева. А значит, напрыгает справа. Посмотрим. Посмотрим на друга человека, так когда-то собаку называли. Раньше друг, а сейчас не друг, сейчас вообще друзей не бывает.
Время натянулось и зазвенело, я почувствовал, что сейчас оно свершится, сейчас, вот в этот самый миг лопнут струны, и оно кинется на меня с распростертыми клыками, я ждал, интересно ведь проверить…
Показались. Сразу несколько.
Они ползли. Прижимаясь к земле, отворачивая морды. Чтобы не смотреть мне в глаза, обливаясь слюной, виляя хвостами, скуля и повизгивая. Я сделал шаг назад, и псы тут же завыли в испуге, заторопились и поползли скорее, и в метре от меня замерли, прижав головы к земле.
Их становилось все больше. Одинаковых, грязных и вонючих, покрытых паршой и шрамами, с кривыми гниющими лапами, с разбитыми глазами, они возникали из тумана, окружили меня живым и беспокойным шевелящимся кольцом.
Не знаю, что на меня накатило, никогда такого не случалось. Старею, наверное. Раньше я бы так никогда не поступил. Потому что это глупо. Бессмысленно и бесполезно в смысле выживания. Снял рюкзак В пластиковой банке хранились вяленые рыбьи головы, Папе они теперь больше не понадобятся. Я стал разбрасывать головы, псы подбирали их, бережно, по очереди. Получившие угощение удалялись, их место занимали новые.
Затем я достал питательные кубики, сухари и ириски. Наверное, я отдал бы и сахар, только вот он был в песке, а не в кусках. Псы перекатывались, менялись, я не мог определить, кто из них кто, и среди них наверняка был и вожак. Определить не успел – из тумана со зверским криком вылетел Курок.
Собаки растаяли. Молча, секунда-другая и растворились, исчезли, оставив тяжелый трупный запах. Тишина.
– А! – еще раз проорал Курок.
Никого.
– Что это? – спросил он.
– Не знаю… Похоже… Сначала они бросались, потом вдруг отступили…
– Понятно все. Ты прибил их вожака. А у собак и прочей живности так уж заведено – кто прибил вожака, тот сам этим вожаком становится. Ты теперь предводитель этой своры!
Курок принялся хохотать.
А я чувствовал себя странно. Непонятно. Я даже не знал, что так бывает.
– Теперь они станут за тобой всегда бродить – вот всей этой стаей! Будут доставлять к твоей постели свежие кости, а ты будешь у них вычесывать блох, а они тебе будут щеночков приносить…
Ткнул его локтем. Несильно, но в шею.
Глава 7. Рижская эстакада
– Розами пахнет… – я понюхал воздух. – Слышишь?
– Это болотом воняет, – поправил Курок. – Болото высохло, вот и воняет.
– Да нет, это розы.
Курок запыхтел, вынюхивая. Что можно вынюхать, накурившись папиросок и нажевавшись табака?
– Похоже на розы, да, – Курок сплюнул. – Тем хуже, через колючки лезть придется. Кто-то говорил, что тут полно трейдеров, а?
Трейдеров не было. Сокольники выгорели полностью. По карте тут должен быть парк, ну, теперь уже лес, но ни парка, ни леса мы не встретили. Огненный ураган смел деревья, сожрал кусты, оставив за собой черную пустоту, над которой возвышались искореженные железные конструкции. Жить здесь теперь нельзя, и никто здесь и не жил, разве что самые расподземные твари.
– Все выгорело, – сказал я. – Торговцы ушли…
– А вон колесо оборзения! – указал пальцем Курок. – Видишь, то, раскореженное? Я про него в книжке читал. Только оно красивое еще было, разноцветное…
– Колесо обозрения, – поправил я. – С него территорию обозревали.
– Не, – возразил Курок. – Его как наказание применяли, очевидцы рассказывали. Сажали в люльку, привязывали и катали, пока человек не оборзевал до такой степени, что вниз выбрасывался, лишь бы больше не крутиться. На нем до смерти закатывали.
Я подумал, что, может быть, так оно и есть. Сначала то есть было колесо обозрения, потом сделалось колесо оборзения, одно другому не мешает, и в нашем мире все через колено.
– Закатывали, – сказал Курок. – И в метро раньше тоже закатывали. Да меня и сейчас едва не закатали, в бочку. Два года назад, знаешь Варяга? Мы с ним…
– Не болтать, – приказал я. – Шагаем скорее.
– У меня развязалось все, – остановился Курок, – все, я не способен скорее. Потому что я дурак. Знаешь, мама рассказывала, что моего дедушку на колесе оборзения закатали…
