– Сейчас… – старался Курок – Еще немного, погоди… Да, знаю, знаю…
Надо было хватать его за шиворот и отдергивать от двери. Потому что…
– Впусти меня.
Голос. Послышалось, что ли…
– Впусти.
Алиса. За дверью стояла Алиса, я услышал ее, она ждала меня там, она сбежала, все-таки сбежала…
И мне тут же захотелось впустить ее внутрь – зачем ей оставаться там, там холодно и страшно, лучше здесь, где светло…
И я соскучился.
Я попробовал убрать Курка, но он держался за ручку и не собирался ее отпускать.
– Дай я открою…
– Нет! – зашипел Курок – Нет, не надо…
– Впусти…
Открыть дверь. Немедленно…
– Нет! – Курок завизжал. – Моя…
Курок попытался оттолкнуть меня, а когда не получилось, вцепился мне в руку. Зубами. Глубоко, до кости, больно. Стряхнул его, Курок шмякнулся о стену.
– Сейчас, Алиса, – сказал я. – Сейчас-сейчас… Я увидел кровь – прокусил, сейчас…
Наверное, эта кровь меня и привела в чувство. Какая Алиса? Здесь? Здесь не может ничего быть, здесь скелет. Теперь понятно, зачем эти кандалы. Предпоследний приковывал себя к стене, чтобы не открыть дверь.
– Впусти меня… Голос.
– Ну, пожалуйста…
– Сейчас, мама! – завизжал Курок – Сейчас открою… Он кинулся на меня, выхватывая нож. Успел перехватить, хлопнул его о стену уже с размаху.
– Впустите… Сирена.
Сирена! Волосы зашевелились, я отскочил от двери. Еще не хватало. Если сирена, то надо в уши воск…
Сирена, Гомер рассказывал. Редко встречаются, проклятые и недостойные души, бродят по нашему миру, а если осядут где… Семь человек остановились в заброшенном доме, с крепкими дверями, с железными ставнями на окнах, с оружием, всего-то переночевать остались. И выжил только один. Один из семи, он и рассказал.
Как кто-то постучал в дверь. Вожак, конечно, не открыл. В дверь еще постучали. Аккуратно, тук-тук, тук-тук. Они уже поняли – что-то не так, и не открывали, решили дежурить по очереди. Но потом…
Они открыли и вышли в лес.
Вожак пытался остановить их, некоторое время, но ему ткнули ножом в затылок. И на следующее утро нашли. Висели вверх ногами на соснах, с выеденными глазами и внутренностями, с кожей, срезанной со спины. Тот, кто остался жив… У него не было воска, у него была смола. Он разогрел ее в кружке, залил в уши и все-таки закрыл дверь.
К утру он оглох и поседел. Но остался жив.
Сирены держатся места. Дом, подвал, чердак, поэтому Гомер предпочитал закапываться. В земле водятся черви, сирены не водятся.
Воск в уши.
Свечи, здесь полно свечей…
Я вытянул руки и потрогал дверь.
Дверь. Железо… Оно изменилось. То, до чего я дотронулся пальцем, больше не было сталью.
Я схватил Курка за руку, поволок в комнату, усадил на стул.
– Откройте…
Вот почему эти цепи. Эта тварь здесь давно, очень давно. Сирена… Проголодалась, видел я, что после остается. Дрянь, со временем она только силы набирается.
Я стал зажигать свечи. Свечи – это хорошо. Чем больше света, тем лучше, сирены свет не терпят… И колокол. Гомер говорил, что надо в колокол звонить… Только я раньше с сиреной не встречался. Алиса – совсем другое.
Свечи. Зажигал, расставлял, где только пристраивались, на полки, на стол…
Курок смотрел в сторону двери.
Попали…
Сколько лет она тут… Много…
Курок поднялся со стула.
– Послушай! – крикнул я. – Нельзя вставать! Надо терпеть!
– Терпеть, – Курок опустился на стул. – Мне кажется, там кто-то…
Он тут же пошевелился, попробовал приподняться, я ударил его в челюсть.
Курок свалился на пол. Сознание не потерял.
Воск.
– Нам нужен воск…
Я схватил свечу, собрал слезы, слепил в теплый комок.
– Надо засунуть в уши воск. Надо, Курок!
– Я не хочу воск в уши… – Курок тер глаза. – Там ведь мама…
Он поднялся.
– Ну, впустите…
Голос умолял. Алиса просила впустить. Алиса…
Я слышал Алису, Курок, видимо, другое… Маму. Которая подавилась булавкой. Повезло.
Мама просила ее впустить.
– Тут страшно, впусти… Пожалуйста, я боюсь…
– Надо ее впустить, – обалдело повторил Курок. – Я сейчас…
Пришлось бить еще.
Гомер долго учил – бить так, чтобы выключать сознание, но не калечить. Неделю, помню, тренировались, по морде друг друга стучали, ничего, научились. Курок свалился. Я размял воск, воткнул ему в уши. Затем себе. Воск был горячий, я разделил шарик на две части. Больно, хорошо, что Курок не очнулся.
Но очнется. И скоро.
Оглядел комнату.
Балкон. Здесь должен быть балкон, Предпоследний писал про него. Балкон. С балкона можно вниз. И где-то тут должна быть веревка…
Кладовка. Спасибо, Предпоследний, запасливый человек Впусти, впусти…
Впусти, мне страшно…
В голове перекатывалось – впусти, впустить, впустите, пожалуйста…
Я кинулся в кладовку. Канистра. Керосин.
Впусти…
Плеснул из канистры на дверь, черканул карбидкой. Металл загорелся синим, за дверью зашипело.
Голос замолчал.
Сирена боится огня. Боится звона, Гомер говорил, что сирены редко встречаются, он всего двух видел, и от обеих едва смог спастись…
Бежать. Точно, Гомер говорил, что от сирены можно только убежать, она далеко от своего места не отходит.
Вернулся в кладовку. Где же веревка…
Веревки висели на стене, на крючках. Качественные, редко такие встретишь. Наверное, на самом деле альпинистские, по горам на них лазили, толщиной в мизинец.
Ящик со взрезанным боком, видимо, коньяк.
Инструменты… инструменты были, только… Все электрические, с моторами. Электролопата, электролом, электросверло. Все работают от электричества, никакого тебе ручного привода. Кувалда. Не знаю зачем, но в кладовке хранилась кувалда – здоровенный молоток весь железный. Я схватил этот молоток, с трудом поднял и еще штырь из электролома выдернул.
Окно в стене было старательно заложено квадратными серыми кирпичами, я размахнулся, ударил, кирпичи треснули, я вставил в щель штырь-лопатку и приложил кувалдой.
Штырь втиснулся в кладку, от потолка до пола пробежала трещина, я размахнулся и следующий удар направил уже наискосок. Квадратный кирпич вывернулся. В комнату ворвался резкий ночной воздух, свечи погасли, карбидка и та погасла. Пришлось зажигать.
