— Охотно верю, — признался Хвостов, с интересом разглядывая на мощном торсе "джинна" замысловатую татуировку.
"Наш клиент!" — заключил майор и, отстранив хозяина, вошел в коридор.
— Какая статья? — спросил он, снимая фуражку.
— Нормальная! — осклабившись, "джинн" показал фиксы из желтого метала. — Гоп-стоп… Добрый вечер. Шесть лет от звонка до звонка оттрубил.
— Работаешь?
— Издеваешься? — фыркнул "джинн". — Какая работа, начальник? Дай отдохнуть. Две недели, как откинулся!
Хвостов взглянул поверх своих зеленых очков, как человек, который видит насквозь.
— За старое возьмешься?
— Обижаешь! — оттопырил нижнюю губу бывший "зек". — Я в глубокой завязке. А чего надо-то?
— Давай-ка в комнату, — оттесняя хозяина к одной из дверей, произнес Хвостов. — Там и поговорим.
Без особой охоты хозяин отступил в глубь квартиры. Комната была маленькой и, за исключением дивана, пустой.
— Не густо, — оглядевшись, признал Хвостов. — Добра-то, я вижу, не нажил.
— Не твоя забота! — буркнул "джинн". — Говори, зачем пришел?
Хвостов так и не сел, остался стоять посреди комнаты.
— Да мне, собственно говоря, не ты нужен, а твои соседи. Те, что живут на втором этаже. Фефелевы. Хочу о них расспросить.
У хозяина, видимо, отлегло от сердца, однако он, держа марку уголовного авторитета, презрительно изрек:
— Да ты что, начальник! За кого меня держишь? Бахром никогда стукачом не был и не будет!
— Я и не хочу, чтобы ты стучал. Очень надо! Мне лишь нужно узнать, что у Фефелевых за семья…
— Я же сказал, — Бахром оттопырил на правой руке два пальца, будто хотел сделать Хвостову "козу". — Бахром никогда никого не сдавал! Давай-ка, начальник, если ко мне претензий нет, проваливай! А то начнете здесь шнырять толпами, вынюхивать да высматривать. Я перед вами пока чист, а за других не в ответе!
— Ну, чего ты хорохоришься? — раздался за спиной Хвостова мягкий нежный голос.
Майор оглянулся: в дверях стояла высокая молодая женщина с приятными чертами лица и темными, будто глубокий омут, глазами, в которых читалась печаль. Из-за ее длинной широкой юбки с любопытством и опаской выглядывал мальчишка дошколенок.
— Помолчи, Фатима! — грубоватым голосом произнес Бахром.
— А ты мне рот не затыкай! — тихо, но твердо сказала молодая женщина. — Я твои воровские законы не признаю. А если человек спрашивает, почему не ответить, тем более что о Фефелевых я ничего плохого сказать не могу. — Фатима взглянула на майора своими удивительными глазами. — Анатолий Владимирович прекрасный человек, товарищ милиционер. Отличный семьянин. Не пьет, не курит. Только очень серьезный он какой-то, замкнутый. Говорить много не любит. А вот жена его Наташа — общительный человек. Добрый. Всегда остановится, спросит, как дела? Она на фирме какой-то бухгалтером работает. А Фефелев в магазине завскладом. У них двое сыновей. Один институт уже закончил, работает, а второй на первом курсе в инязе учится. Хорошие ребята, мне очень нравятся, особенно старший — тихий, спокойный. В общем, на мой взгляд, идеальная семья.
— А вы случайно не заметили, в котором часу в субботу ночью Фефелев вернулся домой? — не особенно рассчитывая на успех, прохрустел Хвостов.
— Нет, не заметила, — извиняющимся тоном призналась Фатима.
— Но может быть, — продолжал настаивать майор, — вы после полуночи выглянули в окно или слышали, как хлопнула в подъезде дверь, возможно, голоса какие раздавались в подъезде? Вспомните…
— Послушай, начальник, — нарочито грубым голосом сказал Бахром. — Тебе же жена ясно сказала: "Ничего не видела и не слышала!"
— Да заткнись ты! — рявкнул Хвостов так, что у Бахрома вытянулось лицо, а мальчишка спрятался за юбку матери и, меняя тон, мягко спросил: — Вспомните, Фатима, это очень важно!
Молодая женщина отрицательно покачала головой.
— Извините, я рано легла спать, ночью не просыпалась.
Хвостов понимающе кивнул, нахлобучил фуражку и, направляясь к двери, бросил хозяину:
— Видел ли ты Фефелева ночью, у тебя не спрашиваю. Не хочу доставлять твоей персоне удовольствие ответить мне "нет". Будешь в наших краях, заходи, посидишь…
Примерно такую же характеристику семье Фефелевых дали в двух других квартирах, еще в двух никого дома не оказалось, квартиру завскладом майор, само собой, обошел стороной и спустился на первый этаж. Едва Хвостов надавил на очередную кнопку звонка, как противоположная на лестничной клетке дверь отворилась и из квартиры выглянула сухая древняя старушка с морщинистым, будто гофрированным, лицом.
— Их никого нет дома, — шамкая беззубым ртом, сказала она.
— Ясно, — произнес майор и, чтобы не молчать, заметил: — Подъезд у вас, бабуля, я смотрю, шикарный.
— У нас здесь "крутой" один живет, — словоохотливо отозвалась старуха. — Отделал до второго этажа. Выше он не поднимается. А чего надо-то, сынок?
— Поговорить. — Майор изучающе посмотрел на старуху. Знавал он таких старушенций, как прицепится, начнет небылицы плести — не отвяжешься.
Он как в воду глядел. Старуха преобразилась, будто даже помолодела лет на пятьдесят.
— Поговорить! — откликнулась она радостно и проворно распахнула двери. — Проходи, милок, я готова!
Хвостов вздохнул и переступил порог квартиры, приготовясь к долгой и нудной беседе. Хозяйка провела майора в зал. Жили здесь небогато, чистенько, в уюте. Самой ценной вещью в комнате был телевизор "Дэу". Очевидно, недавно приобретенный, он стоял на почетном месте. Его небольшой экран, по которому сейчас шел очередной сериал, одинаково хорошо был виден с самых комфортабельных точек зала: с дивана и кресел. В одном из них Хвостов и устроился.
— Хозяева на работе? — спросил он.
— Я и есть хозяйка, — бабуля взяла с журнального столика пульт дистанционного управления и, довольно ловко управляясь с ним, сделала звук тише. — Мы вдвоем с сыном живем.
— Он не женат?
Старуха села на диван, поправила складки юбки.
— Нет. И никогда не был.
— У вас такой молодой сын? — против воли удивился майор.
Бабуля улыбнулась, засветив оставшиеся у нее два или три зуба.
— Нет, что ты! Славке сорок семь лет. Он, как это называется… закоренелый холостяк. У меня еще дети есть. Дочка с зятем и внуками на другом конце города живет, а старший сын с семьей здесь недалеко.
— А как вас звать-то? — майор говорил громко, очевидно, полагая, что хозяйка глуховата.
— Да не кричи ты так, я хорошо слышу, хоть мне и восемьдесят годков стукнуло, — прошамкала старуха. — И память у меня хорошая. Я могу рассказать тебе о своей жизни с пеленок. А зовут меня Мария Алексеевна.
