– Всю кровь… Слушай, а ты не понял?
– Что?
– Не понял, что им надо? Зачем тебя забрали?
– Затем и забрали. Кровь откачивать.
– А почему меня не взяли?
Егор пожал плечами.
– Может, ты заразный.
– Ага, – кивнул я. – Я заразный, а Алиса не заразная…
– Ну не знаю, – Егор пожал плечами. – Наоборот, может. Может, ты один незаразный, а мы заразные. Кто знает, какие им надобны?
Егор поежился.
– А эта защита у тебя… Она…
– С дохлого китайца, – закончил я. – А что?
– Ничего. Просто…
Они все в магазине подземном брали, новое. А я очень хорошо свою первую походную куртку помню. Был у нас такой, Йохан, а мы его Ваней звали, как раз моего возраста человек. Не знаю, как ему куртка досталась, а мне перешла после того, как этот самый Йохан вляпался… Во что, никто так и не понял, но осталось от него совсем мало. Вот куртка. Когда он понял, что выбраться не получится, так он стал с себя все полезное снимать и подальше отбрасывать, чтобы люди потом подобрали. Так что за моей курткой мертвецов, может, в три раза больше, по рукам и ногам не сосчитать.
– С дохлых китайцев – самая одежда, – сказал я. – Китайцы, они ведь лечебные очень. Вот Гомер всегда на китайцах лекарства настаивал…
– Как это?
– Просто. Находишь мертвого китайца, заливаешь спиртом и в тепло на две недели. Потом лечишься.
– Настоем на китайцах?
– Ага. От всего помогает. Хошь пей, хошь растирайся. Сорок лет проживешь, надоест даже.
Егор вздохнул тяжко, посмотрел в сторону дирижабля.
– Свежие не подойдут, – сказал я. – Нужно, чтобы они засушились как следует.
– Ясно. А куда они пошли?
– Не знаю. Далеко не уйдут, это тебе не Китай. Давай патроны испытывать.
– Может, пообедаем?
– Сначала патроны.
Я поглядел на ракету.
– Не надо, может? – попросил Егор. – Все-таки…
Он прав, наверное. Все-таки. Звездолет – это все-таки звездолет. Я повернулся в сторону аэроплана. Во-первых, они у нас еще остались – сам видел, во-вторых, выглядел самолет все равно растрепанно, вряд ли полетит. И я стал испытывать захваченные боеприпасы, начал с желтых.
Как я и предполагал, желтые оказались зажигательными. Пуля прочертила огненную трассу, ударила в обшивку. Через секунду кожа загорелась. Жарко и бешено, в течение нескольких минут было выжжено больше метра, в обшивке образовалась дыра, в которую можно было всунуть трех Егоров. Хорошо. И отдачи почти нет, китайская механика работала отлично.
Красный. С красным я не разобрался. Пуля пробила в самолете дыру, и все. Пришлось пожертвовать еще одним, расковырял. Внутри патрона обнаружился тупой цилиндр из черного металла, тяжелая железная бобышка с ровными краями. Для ближнего боя – чтобы отбрасывать врага прочь, размазывать его по стенке.
Синий. Синий произвел тот же эффект, что и красный, просто пробил дырку, так что пришлось опять расковыривать. В патроне обнаружилось непонятное желе, а за ним пуля, снабженная сердечником и пластиковым оперением, скорее всего, бронебойная. Пригодятся. Вдруг придется самолет сбивать?
В зеленых патронах оказалась крупная дробь, почти картечь, она хлестко съездила по борту, кучно довольно, вырвала мясо, выпустила из самолета пластиковую начинку.
В зеленых с оранжевыми полосками хранились разрывные пули, действовали они соответственно, разрывали.
А больше всего понравились черные. Не патроны даже, а гранаты – взрывались при попадании.
Неплохой боезапас.
Я снарядил свое ружье гранатами для нижнего ствола и разрывными для верхнего, Егора зарядил по-другому. Картечью и на всякий случай вставил две зажигательные. Сунул ружье Егору.
Он тяжело вздохнул и спросил:
– А теперь пообедаем?
– Пойдем туда.
Я кивнул на ракету. Очень хотелось на нее посмотреть.
Вблизи ракета казалась не такой блестящей, как издали. Корпус оказался побит ржавчиной, в некоторых местах дыры были большие, вряд ли с такими прорехами можно лететь в космос. Разрушение добралось и досюда, ржавчина съела космический аппарат, неотвратимо.
Теперь она съест и китайский дирижабль, и так будет всегда, повсеместно.
– Слышь, Дэв, а китайцы откуда? Откуда у них дирижабль?
– Не знаю. Оттуда. Из Китая, что ли…
– Значит, там… – Егор махнул на юг. – Там, значит, все по-другому?
– Может.
– Так нам надо было с ними!
Егор остановился.
– С китайцами уходить надо было…
Егор потер лоб.
– Ага, – ухмыльнулся я. – Чтобы они у нас всю кровь высосали, так? Нет, спасибо. И потом, твой отец говорил, что выхода отсюда нет. Забыл?
– Да, – Егор уже хлопнул себя по лбу. – Точно, нельзя ведь… Кровь закручивается в голове. Нижнее метро, оно ведь все закручивает, воду, воздух даже… И если ты выбираешься из зоны закручивания, то сразу в голове у тебя все сосуды лопаются. Ну и все.
– А как же тогда китайцы? – спросил я. – У них что, не закручивается?
Егор пожал плечами.
– Может, у них раскручиватель есть. Или они нечувствительны совсем, их здесь закручивают, а они не закручиваются.
Похоже. Ладно. Почему у китайцев все-таки не закручивается. Может, они…
– А если они местные? – спросил Егор полушепотом.
– Что?
– Местные? Если они ниоткуда не прилетают, а тут где-то водятся?
Да уж. Это вполне могло быть так. С чего я решил, что они на самом деле из Китая? Запад не разработан, китайская колония может базироваться там.
Вот на Варшавской сидит Япет со своими бездельниками, а где-нибудь на Западе сидят китайцы. Обосновались себе в бункере поглубже, обложились непохожей техникой и оружием, строят летательные аппараты…
Акира по-другому объяснял. Круги, круги и стрелка вовне, за МКАДом. Но Акира мог вполне и обманывать, обманщикам китайским верить нечего. Если они здесь, у нас, водятся, почему они тогда на контакт не выходят? Потому, что не хотят. Потому, что есть у них какие-то свои, непонятные планы.
С другой стороны, я видел самолет. Это был наверняка самолет, крестик, распарывающий небо, только самолет так… А могло и показаться. Зыбко у нас все.
– Потом вернемся, – сказал я. – К дирижаблю. Если он не взорвется, мы его изучим хорошенько. Там должны карты остаться бумажные, другие какие указания…
Я вспомнил китайца, разъеденного кислотой, и подумал, что вряд ли. Китайцы, если они и были, наверняка уничтожили все следы. Чтобы их найти было совершенно невозможно. А оставшиеся в живых разбежались, и скоро сдохнут, и замерзнут, а потом, по весне, и сгниют, и следа от них не останется, прах да пепел.
