– Иди сюда, Чапа…
Зачем ему эта крыса? Хотя в его возрасте все любят животных, даже полные скоты, а Егор вообще человек хороший.
– Что это там?..
Егор встал.
Чапа исчезла. Раз – и нету. Она, как я успел заметить, умела быстро двигаться, в хозяйку.
– Чапа!
Крыса не показалась.
– Туман какой-то… Дэв, туман.
Туман. Туманов в нашей жизни слишком много. Погода скачет, туманы получаются. И на земле, и в воздухе, туман днем, тени в сторону солнца, только что дождь в небо не падает. А может, и падает, кто его знает?
Этот туман выглядел необычно.
Пелена сползала на нас широким плоским языком. Огибая разрушенный дом, перекатываясь через сплющенные машины, вывороченные камни и поваленные столбы. Рано еще, не вечер, откуда туман? И странный, не стелется, а точно вытекает, как густое молоко, как пена.
– Ползун… – выдохнул Егор.
– Что?
– Ползун. Ползет… Это не туман, это… я не знаю что… Папка от него спасался…
– Спасался? От чего?!
– А кто его знает… Оно наползает. Мне кажется, что лучше не проверять.
Я был согласен. Лучше не проверять, что этому ползуну надо, держаться подальше. От всего незнакомого лучше держаться подальше.
– Надо залезть куда-то, – сказал Егор.
– Согласен. Туда.
Я кивнул в сторону телецентра.
Мы подхватились, собрали вещи, и стали обходить справа пересохший пруд, и почти успели, но откуда-то – не успел разглядеть, кажется, из открытого люка, выдавился еще туман, отрезал нам дорогу. Неширокая лента, метра три.
– Перепрыгнем? – предложил Егор.
– Нет.
Перепрыгнем… Я шагаю с трудом, куда мне прыгать. К тому же пена выглядела уж слишком живой, скакать через нее хорошей идеей не показалось.
– Окружает ведь… – шепнул Егор.
Окружает, это точно. Или просто течет себе, тут уже и не поймешь. Лучше не проверять.
– К дороге, – указал я.
Побежали туда. То есть бежал Егор, я хромал вприпрыжку.
Воздушная дорога висела на опорах, метрах в пяти над землей. Прямо над нами поезд, разваленный пополам, из распотрошенного вагона свисали вереницей желтые сиденья, не доставали до земли чуть больше моего роста.
До посадочной станции недалеко, но пена уже оползла ее вокруг. Хитрая. Наверное, здесь, под землей, канализация еще не забита. И эта пена по канализации перебирается, устраивает западни, живет. Вверх она ползать явно не умеет, мы умеем.
Подбежали к свисающим седушкам. Пена накатывалась со всех сторон. Наверное, это не пена вовсе. Микробы. Просто очень текучие. Чуют мясо и текут в нужную сторону. Из-за этих микробов здесь и нет никого, никакой движимой жизни, только бестолковые беззубые жнецы туда-сюда шастают. А шахтеров они жрать не стали, слишком в них подземного духа много. Или стали?
– Высоко!
Егор попытался подпрыгнуть, не достал, конечно. Хиляга. Я подпрыгнул, уцепился за спинку, сиденье скрипнуло и подалось, понял, что еще секунда и оборвется. Разжал пальцы. Свалился. Правую ногу скрутило болью, свалился на спину.
– Давай первым, – велел Егору.
– Я не достаю, слишком высоко…
Егор шмыгнул носом. Унылая старая песня. Они не достают. Они не могут. Они мажут. А я их спасаю. Всегда.
Я сел, затем, опираясь на кулаки, встал. Сцепил пальцы, сделал ступеньку.
– Вперед.
– Но…
– Вперед! – рявкнул я.
Подкинул его вверх, Егор повис, поглядел на меня.
– Ползун рядом, – прошептал он. – Уже совсем…
– Лезь!
Егор лез, топтал мое плечо ребристыми рантами ботинок. Пена почувствовала, что добыча ускользает, зашевелилась, заспешила, потянулась ко мне с морозным скрипом.
А Егор никак не мог подняться. Уцепился за спинку, пальцы соскальзывали, подтянуться не получалось. Кольцо смыкалось.
Метра два. Егор сорвался, заорал. Я успел его подхватить.
– Лезь!
Снова ступенька, снова подкинул вверх. Теперь Егор топтался уже на другом плече. Пена приблизилась. Все. Согнул левую ногу, почему-то мне захотелось сберечь ее.
Пена захватила меня по щиколотки. Я ожидал жара, почему-то представлялось, что дрянь эта будет горячей. Или холодной. Что она прочувствуется. Ничего. Пена как пена. Я собрался, подпрыгнул, вцепился в решетку и стал на руках подниматься.
Влезли в вагон, перебрались в другой, бухнулись на скамейки, и только тут проняло. Правую ногу, отмороженные пальцы пощипывало. Прихватило. Я откинулся и стал стаскивать ботинок. Ботинки у меня из двойной кожи, а между ней еще особый студень, вроде как охлаждающе-согревающий, что совсем не помешало мне пальцы отморозить. А ботинки от пены помогли. Верхнюю кожу съело почти по кругу, а там, где были пальцы, прожгло еще и нижнюю. Наружу выставились проплавленные портянки, между которыми чернели пальцы.
Боль не чувствовалась. Пока.
– Здорово… – прошептал Егор. – Надо перебинтовать.
– Надо.
Я достал китайский кривой нож. Кожа ботинка скукожилась и обжала ногу с неожиданной крепостью, вряд ли получится снять. Пришлось резать. Нож у китайцев оказался тупой и с неудобной рукоятью – пальцы надо было вставлять как бы внутрь, и резал плохо, больше пилил, продрался до подошвы с трудом, чуть пальцы не выломал.
Захотелось пить. Егор сунул бутылку.
Нехороший признак, когда пить хочется. Воспаление. Но я все равно попил, мелкими глотками.
Напротив, на желтом сиденье, развалился мертвец. Не скелет, мертвец, хорошо сохранившийся труп в бархатном жилете и дурацкой шляпе. Жилет и шляпа были изъедены сверчками, кое-где через материю проросли трогательные фиолетовые цветочки, в коричневых руках этот оригинальный человек держал трость с головой крокодила.
Странно. Ведь даже трупы у нас баловливые, а этот как умер, так и не встал. Возможно, Гомер прав, бродить отправляются только грешники. Праведники же усыхают. Или, напротив, разлагаются быстро, для безобразий не остается плоти. Наверное, летучие китайцы об этом имели научную информацию, жаль, что нельзя с ними поговорить.
– Даже глаз сохранился, – прошептал Егор. – Блестит…
Забавно. На лице покойника действительно поблескивал глаз.
– Смешно, – сказал я. – Робот, что ли?
Егор хотел потрогать, не решился. Выглянул наружу.
– Не уполз туман-то, – сказал он. – Тут, сидит. Или лежит. Прямо под нами.
– Плюнь в него, – посоветовал я.
