Костыль скрипел по ступенькам, не очень удобно бегать на костыле. С другой стороны, привыкаешь и к костылям, ко всему.
Третий толчок. Мощный, я уже покатился. Дом устоял, только загудел.
Егор сидел на ступенях у стены. Бледный.
– Не дрожи, Егор, – сказал я. – День, в который тебя не пытались сожрать или завалить по крайней мере домом, прожит зря. Жизнь – борьба.
– А, брось… – махнул рукой Егор. – Борьба… Как с трясучкой бороться? Это не сумрак, ему голову не снесешь.
– Ну, способы есть…
– Какие это? – с обидой спросил Егор. – Как остановить трясучку?
– Ну, тут много… Можно. Только надо шире смотреть. Твой отец мне подсказал…
– В телецентр идти, – капризно сказал Егор. – Слышал. Ну, дойдем мы в этот телецентр, и что дальше? Узнаешь, с чего все оно началось, отыщешь кнопку. Нажмешь на эту кнопку. А если ничего не случится?
– Тогда мы поищем еще, – спокойно ответил я. – А потом еще. И еще. И так до тех пор, пока не найдем.
Егор промолчал. Плюнул только, пошагал вниз.
Я его понимаю. Егор спокойный человек. Вырос с отцом, в слоне. Он слоносед, попробуй такого куда-нибудь сподвинь. Но ничего. Героями не рождаются, героями становятся. Или умирают, тут кому как свезет.
– Нас не засыплет, не беспокойся.
– С чего ты так уверен? – спросил Егор снизу.
– Меня одна ведьма заговорила, – соврал я. – На засы́пание. То есть засыпать обрушенным зданием меня невозможно. И вообще она, ну, эта ведьма, она мне сказала, что меня засыплет чемоданами, таков мой исход, нелепый и печальный. А чемоданов я что-то вокруг не вижу…
Затрясло снова. Егор сел, зажмурился и прикрыл голову руками. Я цапнул его за шиворот и поволок. Через пять минут мы были уже на улице. Земля дрожала, равномерно и не по-живому. Машины с окрестностей сползались в кучу, терлись друг о дружку мордами с железным звуком. Я всегда думал, почему многие машины стоят кучками? Шнырь сказки мне рассказывал – что машины, они как живые, за долгие годы им становится скучно, и они собираются вместе, чтобы не было так страшно. А вот почему. Стряхивает их просто.
Сама дорога трескалась, уже и без того крошеный асфальт измельчался еще сильнее, в чешую. Со всех сторон доносились протяжные стонущие звуки, точно кого-то долго и с удовольствием резали.
Мы отбежали в сторону от высотки, она, конечно, крепкая, сколько лет тут простояла, не упала, но кто знает? Если такая дура завалится, на километр вокруг обломками завалит, похоронит, не откопаешься.
Но высотка выстояла. Тряс прекратился, и вокруг установилась пронзительная тишина. Нет, где-то вдалеке все еще обрушивались балконы и трещало что-то каменное, но даже эти звуки являлись частью большой тишины. Егор вытер со лба грязный пот и выдохнул:
– Раньше почти не трясло…
– Раньше я был бы водопроводчиком, – перебил я. – Времена меняются, мир меняется, люди остаются. Так-то.
Я вдруг подумал, что стал говорить, как Гомер. Как опытный человек, который видел много и которому есть что сказать молодым. А ведь я его уже не очень хорошо помню, иногда уже не могу и понять – то ли он это раньше говорил, то ли я это сам уже начал придумывать. Люди становятся похожи на тех, кто был рядом с ними в молодости.
Наверное, раньше, в мире, где тебя не пытались сожрать каждый день, на память оставалось больше места. И лица близких людей не растворялись так стремительно в жизненном вращении. А с нашими скоростями… Тут в один день происходит столько, сколько у нормального человека в три жизни не уложится, память не выдерживает. Вот и Гомера я помню все хуже и хуже.
– Надо в слона перебираться, – сказал Егор. – Прямо сегодня. Сейчас прямо…
– Мы, кажется, сумраков пострелять собирались.
– Сейчас?!
– А что? Не будем откладывать.
Егор с сомнением поглядел на дом.
– Стоит, – успокоил я. – И нас еще перестоит. И вообще, зря, что ли, спустились?
– Ты прав, наверное…
Я усмехнулся.
– Конечно, я прав. Оружие прихватили, можем заняться сумраками… А где Алиса?
Егор пожал плечами.
– Ты ее с утра видел?
– Нет… То есть видел, она на шпиле сидела. А потом по крыше гуляла…
– То есть она может оставаться там?
Егор задрал голову.
– Вряд ли, – сказал он. – Она, наверное, ушла. У нее же чувствительность…
В ноги ударило.
Тряс не прекратился.
За зоопарком обрушился дом. Громко, в воздух темным клубящимся призраком взметнулся фонтан пыли.
– Начало падать уже, – выдохнул Егор. – Раньше не падало. Все к чертям…
Это точно. Город разваливается. Дни наши исполнились тяжестью злодеяний, и крыши не выдерживают груз неба, оседают на головы уцелевших.
На наши головы, так-то.
– Я, пожалуй, схожу, посмотрю, – сказал я.
– Куда? – тупо спросил Егор.
Я не стал отвечать, сбросил рюкзак, сунул ему карабин, сунул костыль, побежал обратно.
– Стой! – крикнул Егор. – Ты что?!
Вверх оказалось легче, чем вниз. Громада дома подрагивала от неустойчивости, а мне представлялось, что дом трясется от моей неотвратимой поступи, самоуверенно, конечно, но казалось. Чувствовал себя особенно могучим. Вверх за пятнадцать минут, сбил дыхание, вот что значит отсутствие физической активности.
Алисы не было. Квартира, в которой я прожил последнее время… Ее тоже уже не было. Крошево из штукатурки, самодельных игрушек, книг, тряпок, других вещей. Опять. Дом, давший мне приют, уничтожен. Как всегда. Какое-то проклятье…
Я выбрался на крышу. С востока наплывали зимние облака. Алиса сидела на парапете, кидала вниз камешки. Прекрасное занятие. Хотел бы я так. Сесть где-нибудь на мосту, кидать в воду камешки, никого не бояться.
– Пойдем отсюда, – сказал я.
Алиса, само собой, не ответила.
– Тут может все рухнуть. Прямо сейчас.
Алиса не оглянулась. Крыса ее оглянулась, сверкнула на нас бусинками глаз.
– Все будет хорошо. Сейчас мы отправимся вниз, нас там уже Егор дожидается. Он там волнуется, сам сюда бежать хотел… Пойдем вниз, а? А то Егор переживает… Смотри, какие облака красивые! Да ты и так видишь…
Куртка у Алисы порвана, поперек спины царапина, точно когтем полоснули.
– А я самолет ведь видел. Помнишь, я тебе рассказывал? Самолет – это ведь многое означает, понимаешь? Самолет – это значит, что люди еще есть, остались. Пусть где-то там они живут, но они все равно есть. И летать умеют. То есть у них техника сохранилась, ты представляешь?
