Воткнул в кучу мусора, дернул вниз. Мусор рассыпался, и наружу вывалилась рука. Я отпрыгнул, вскинул винтовку. Самая обыкновенная человеческая рука, длинная, узкая. Женская, слишком узкое запястье. И кольца. На пальцах.
Сумрак затащил в свое логово человека. Возможно, это запасы на зиму, должен же он что-то жрать?
Я уже собрался распотрошить эту мусорную кучу, но тут рука выставилась еще. Пальцы сжались в кулак. До локтя это выглядело как нормальная человеческая рука, а выше…
Выше это был уже сумрак. Распухший до красноты локтевой сустав переходил в однородную, белесоватую конечность, прорезанную густой сеткой кровеносных сосудов. Превращение. Зимняя спячка. Вот оно как, значит. Из людей получаются. Зараза.
Я вскинул винтовку и выстрелил. В то место, где должна располагаться голова. Два раза. Гильзы звякнули о стену. Я наклонился, поднял, спрятал в карман. Звонилка получится, или свистелка даже, каждая гильза свистит в своей собственной манере.
Пальцы сжались в кулак еще несколько раз, распустились. Все, кажется. Спичка погасла.
Свинтил с канистры крышку. Плеснул на мусор, чиркнул огнивом.
Загорелось.
Вернулся на улицу. И не надо никакого гранатомета, действуем своими силами.
Из окна выставился Егор, помахал мне рукой.
Нормально. Пойдем дальше, в конце улицы на третьем этаже, там, кажется, еще. Надо до обеда зачистить.
Через пару дней идем на север. Тут недалеко, буквально несколько километров. Местность только почти непроходимая, если верить Егору. Если верить ему, то Старший пытался туда два раза пробраться, и два раза возвращался потрепанным. Огромное количество сумраков. Ловушки. Участки с деформированным пространством. Как пройти, неизвестно. Хотя Старший и оставил карту. Можно пойти кружным и длинным путем. Но в этот раз мне хочется напрямик – не очень приспособлен я для дальних походов. Теперь.
– Беги! – заорал Егор.
Я не побежал, просто в сторону отпрыгнул.
Факел. Он медленно брел в мою сторону.
Грохнуло, Егор выстрелил из карабина, попал в стену.
Сумрак наступал на меня. Никакой скорости, просто плелся, чуть приволакивая ногу. Время есть. Я поднял винтовку.
Сумрак прыгнул, я выстрелил. Нет, все-таки это удивительно неприятное оружие. Звук, отдача, какая-то игрушечность во всем, просто противно. Калибр. Хуже всего, безусловно, калибр.
Пуля попала сумраку в плечо, он даже не заметил. Ладно, в колено, по старинке.
Выстрел.
Патрон перекосило. Вот поэтому я не люблю штурмовые винтовки, автоматы, пистолеты-пулеметы, ручные пулеметы. Они ненадежны. Изношены. Патроны переснаряжаются по два-три раза, вот и перекосы. Заеды, осечки, да мало ли…
Отбросил в сторону, достал пистолет. Пистолет получше, почти новый, мало стреляли. Конечно, в не очень хорошем состоянии, пружины подмяты.
Выстрел.
Мимо.
Докатился, стал мазать. Никогда такого не было. Руки дрожат, не дрожат, не могу нормально стрелять. Сумрак приближался. Егор заорал что-то сверху. Я вернул пистолет в кобуру. Походим. Сумрак горит, и горит неплохо. Шагает медленно. Как и я. Походим.
Я двинул по улице. Сумрак шагал за мной. Со скрипом. Метров через пятьдесят он остановился. И я остановился.
Сумрак догорал. Кожа слезала, грязными лохмотьями, мясо пузырилось, горит как затяг, вся погань одинакова. Все, вряд ли теперь бегать станет.
Я обогнул сумрака и вернулся к дому 24.
Показался Егор. Поглядел на меня с сомнением.
– Ерунда, – сказал я. – Куда дальше?
– Может, в слона? Отдохнешь…
– Я не устал. Злость в руках, надо выплеснуть, а то могут чирьи повыскакивать.
– Что? – не поверил Егор.
– Чирьи. У тебя были?
– Да…
– Вот видишь. Это от злости. Надо было выпускать эту злость, я когда злился, всегда шел к ближайшему кладбищу. Придешь, сядешь на могилку, подождешь немного, пока мрецы тебя не учуют. Ну и стреляешь себе, пока нервы не успокоятся. И никаких кожных заболеваний. Тот, кто много стреляет, тот долго живет, все болезни от нервов, это издавна известно.
– Я не люблю стрелять, – сказал Егор. – Я люблю спать.
– Вперед, слоноид, вон туда, кажется.
– А винтовка?
– Она меня разочаровала.
Мы шагали по узенькой улочке. Спать он любит. Кто не любит?
Егор кряхтел и был недоволен. Не хотелось таскать оружие. Мой карабин, свою винтовку, гранаты. Не хотелось ему и по морозу болтаться, хотелось сидеть в слоне возле печки. Я его понимал. Я тоже хотел к печке. По утрам и вечерам у меня сильно ныли поломанные кости, я доставал специальную войлочную одежду, нарезанную из валенок, заворачивался в шерстяное одеяло, подвигался к очагу и грелся, как старик.
Греться, это хорошо. Но я помнил, что в жизни не только печки и горячий чай, в ней есть еще и цель.
– Осенью всегда хлопоты, – утешал я Егора. – Надо приводить в порядок дела. Мы в Рыбинске осенью много что делали. Налимов били в ночь, кенг по норам вытравливали осиновым дымом, грибы собирали.
– Грибы?
– Ну да, грибы. Подземные. Мы их с помощью поросят искали. Вкусные. Грибы то есть. Иногда по ползимы на этих грибах сидели. Так что не ропщи особо. Сейчас перебьем сумрачат, весной меньше забот.
– До весны далеко, – вздохнул Егор.
– Надо думать о будущем, – сказал я. – К тому же я должен посмотреть.
– На что посмотреть? – насторожился Егор.
– На тебя.
– Как это? – Егор остановился.
– Сумраки действительно в спячке, – сказал я. – Во всяком случае, прыткостью они не отличаются. Так что с ними младенец справится.
– Я…
– Это просто, – сказал я. – Стреляй в шею. Не паникуй.
– Ладно… Просто обычно это папка делал.
– Теперь его заменишь ты.
– Но ведь папка…
– Он смотрит на тебя с небес, – заверил я. – Можешь не сомневаться.
– Но я…
– Вперед, убийца, – сказал я и подтолкнул Егора в лопатки.
Он насупился. А что делать? Надо взрослеть. Всю жизнь в слоне не отсидишься. Мы свернули в проулок и встретили танк. Большой, старый, похожий на толстого лобастого жука, цвета зелено-рыжего.
– Это тот самый, – сказал Егор. – Однажды папка в нем две недели почти просидел. У него тогда ускоритель наполовину сработал, вот он и затормозился. Бежал, бежал, видит, танк. Люк как раз оказался открыт, он и запрыгнул. А сумраки почти пятнадцать дней скреблись.
