— Так на чем вы остановились? — полковник подошел к Андрею и мягко опустился подле него на разложенный стул Стахова, повернувшись так, чтобы находиться к ним обоим лицом. — Насколько я помню, Илья Никитич собирался вам рассказать о Укрытии-1 и начале войны, так?
Остановился, если не ошибаюсь, на том, что Укрытие-1 до начала военных действий оказалось недостроенным? — Андрей кивнул. — Да, так и было. Строительство ПРУ общего назначения под названием «Укрытие-1» велось действительно не такими темпами, как наше, и совсем по другой системе. Там не предусмотрено было ни отдельных квартир, ни админзданий, ни лабораторий, ни цехов, ни комбинатов с необходимым оборудованием, ни, понятное дело, ферм. По сути своей, оно было всего лишь вырытой ямой под бетонным перекрытием, диаметром в два километра. Все дело, как понимаешь, в финансировании. Наше укрытие финансировалось хорошо — для себя же строили, а первое так, когда лишние деньги были. Потому и не достроили. Да и рабочих рук не хватало, строили же военные.
— А почему же не привлекали самих гражданских — ведь для них строили-то? Глядишь, и быстрее закончили бы?
— Нет, Андрей, гражданским туда допуска не было. Укрытия были секретными объектами, работы в них велись исключительно ночью, поначалу и земля вывозилась либо далеко за пределы города либо высыпалась в реку.
— Но потом ведь о них все же узнали? «Толпа» ведь не случайно попала в Укрытие?
— Не случайно, конечно, — кивнул полковник. — Ведь в строительстве только нашего Укрытия участвовало больше тысячи человек, а потому сколько угодно можно было ставить на папках гриф секретности — на скорость распространения информации это не влияло. Время-то уже было неспокойное. Люди в большинстве своем — не глупцы, они понимали, что необоротная реакция, начавшая менять и без того последнее десятилетие сходивший с ума мир, рано или поздно уничтожит все живое на планете. А потому и к грузовикам, курсирующим между возникшим под столицей подземельем и наружным миром, присматривались с подозрением. Возможно, они не в полной мере осознавали масштаб подземной постройки, но уж для чего она сооружалась, было ясно как Божий день.
К тому же многие догадывались о том, что происходит на самом деле. Что ни президента, ни большинства министров, ни прочих «пухлых» политиков в стране уже нет и все «обращения к народу» и публичные заявления — ни что иное, как заблаговременно смонтированные на телевидении ролики. Как и речи гаранта державы в «свежих» выпусках новостей о том, что война невозможна, что конфликт между Россией и США улажен. Ведь слухи о том, что власть имущие мужи продавали свое имущество, дома, автомобили по «бросовым» ценам, параллельно скупая валюту, картины, драгоценности, ходили не один год. Они ведь поначалу тайком, а потом, когда большинство европейских аэропортов либо закрывались, либо отказывались принимать наши самолеты, в открытую, ничего не стыдясь, драпали с Украины кто куда мог и какими только мог способами. Не принимает Европа, значит в Америку; не в Америку, так в Австралию. На худой конец в Африку, на Индонезийские острова — там их точно никто беспокоить не будет.
— Хм, а почему бы тогда всем остальным не покинуть страну? — удивился Андрей. — Зачем было строить Укрытия, если можно было просто попросить убежища у какого-нибудь государства?
Полковник горько усмехнулся, надвинул косматые брови.
— Вот как ты считаешь, Андрюша, если бы сегодня всем, кто живет в Укрытии-2 сообщить, что завтра все взлетит на воздух, потому что где-то на нижних уровнях заложена ядерная бомба, местонахождение которой обнаружить невозможно… — полковник снова усмехнулся и развел руками. — Ты думаешь, много народу покинет родные стены? Вот вы, Илья Никитич, — он повернулся всем телом к сидящему на нижней ступени трапа Стахову, самозабвенно перекидывающему нож из одной руки в другую, — вы уйдете?
— Никак нет, товарищ полковник, — тихо, но все же с четко слышимой нотой армейской отчетности, ответил комбат, задержав нож в одной руке.
Андрей посмотрел на Стахова и буквально ощутил исходящий от него, как от вросшего в дорогу камня, холод несокрушимости. Он вдруг четко понял: такого человека как Стахов нельзя подкупить, запугать, заставить поменять мнение, отречься религии или предать друзей. Его можно либо обойти, либо разрушить, если зубы выдержат, но сдвинуть — никогда. Если он уж что-то решил — его легче убить, чем пытаться переубедить.
Желание во что бы то ни стало быть похожим на комбата настолько пленило разум парня, что он и сам того не заметив, потянулся к своему штык-ножу. Завораживающе поблескивающее лезвие Стаховой финки, коими в пятидесятые награждали наиболее отличившихся сотрудников НКВД, метающегося из руки в руку, действовало как гипноз. Готовность следовать за своим отцом командиром след в след, готовность перенимать его опыт, становиться его тенью, чтоб в том случае, если его спросят: «Вот вы, Андрей Юрьевич, вы покинете родное Укрытие под угрозой смерти?» со всей определенностью ответить «Никак нет!» сейчас просто перла из парня, но интерес к рассказанному полковником брал свое. Он не без труда отдернул руку от ножен и перевел взгляд на Василия Андреевича, а тот, поняв, что прежде всего, парень жаждет услышать от него продолжение, заговорил вновь:
— Потому, Андрей, и не покинули, что уходить-то было некуда. Правительство свалило — Бог им судья. У кого еще была возможность выехать всей семьей, тот тоже незамедлительно покидал страну, и никто их за это не судит. Но это были единицы. Чтобы выехать из страны целой семьей и хотя бы с кое-какими пожитками, нужны были большие деньги. А ехать куда-нибудь одному, оставив семью, дом ради того чтоб провести остаток жизни в бродяжничестве, прослыть изгоем в чужой стране… — полковник скривил губы, повел плечами. — Да и верить в то, что когда-нибудь над нашими головами из одной стороны мира в другую полетят ракеты, как-то вовсе не хотелось. Мы надеялись, что они там попугают немного друг друга и обойдется всё, ведь не раз такое было. Но возрастающая агрессия между военными США и России красноречиво намекала, что в этот раз дружеским похлопыванием по плечу не обойдется. Последних пять лет каждая из сторон настойчиво требовала от Украины принять решение, под чью «крышу» она, в конце концов, пойдет. Конечно, если бы мы еще до середины девяностых не лишились ядерного оружия, — пожалуй, единственной дубинки, которой любая страна может отбиваться от мировых агрессоров, — вопрос стоял бы совсем по-другому. А так, знаешь ли, наличие ржавых танков или рассыпающихся на ходу самолетов, керосина в случай чего которым хватило бы разве только на взлет, никак не стимулировало у сторон чувства консолидации с нами. Никто не прислушивался к нашему мнению, да и в планы не особо посвящал, они просто ставили вопрос — на чьей мы будем стороне в день Икс? Это была попытка аннексии в чистом виде, но официальный Киев, как, впрочем, и раньше, на все эти попытки привлечь к содействию той или иной стороне, клал с прибором. Они называли свою позицию нейтралитетом, но на самом деле это называлось: «Мы подождем результатов драки в нашей хате с краю, а там либо шах умрет, либо ишак околеет». Еще бы, ведь с территории Украины их след простынет задолго до того самого Дня Икс.
