Безусловно, перед тем, как навсегда покинуть Батькивщину, правительство объявит всеобщую мобилизацию, частям внутренних войск прикажет патрулировать города, отбирать у гражданских огнестрельное оружие, введет комендантский час. Но даже ребенку станет понятно, что все это делается скорее ради того, чтобы морально подготовить народ к худшему, к неизбежному будущему, нежели с целью сохранить порядок и защитить граждан. Они назвали это мерой превентивного характера, приказав ввести в Киев и почти все областные центры войска, но это лишь породило массовые беспорядки; нашу страну захлестнула волна убийств, насилия, грабежей и мародерств задолго до того, как одни ракеты полетели навстречу другим. Правителям Украины к тому времени уже на все было наплевать — они позаботились о себе, не желая становиться заложниками ситуации: у кого хватало денег на покупку островка где-то в Атлантике или особняка на Новой Зеландии, укатили прочь. У кого не хватило чуть-чуть — купили себе места в Укрытии-2. А тем, у кого денег не было вовсе или было ничтожно мало — оставалось лицезреть начало конца из окон своих жилищ.
— Нас все равно бомбили… стало быть, нейтралитет не прокатил? — с грустью в глазах, Андрей не столько задав вопрос, сколько осознав, как много от него было сокрыто и о скольком бы он еще не знал, если бы по воле случая к ним не примкнул бывший член Военного Совета.
— Нет, Андрей, не прокатил, — мотнул головой Василий Андреевич. — Возможно, если бы враждующих лагеря было всего два… Но Америка никогда не умела сражаться по-честному. Вся ее показная мощь строилась на хитрости и подлости. Штатам кровь из носу нужно было решить вопрос с направившей на статую Свободы ракеты Россией, но шанс оказаться в нокауте после первого же раунда был достаточно велик. Никто ведь уже не знал толком, до каких чисел дошла гонка вооружений за последние годы, а о том, что Россия по количеству единиц ядерного оружия явно превосходила штаты, последним было хорошо известно. Поэтому глава США предложил Китаю, имеющему великий интерес к территории матушки Руси, помочь убрать конкурента: нанести ядерные удары по европейской части России, а также по важным объектам Сибири взамен на всю дальневосточную часть федерации после раздела ее территории. Украину же пообещали в качестве бонуса, поскольку Китай не скрывал, что видел в ней исключительно благодатную почву для размещения рисовых плантаций. Но случилось то, что случилось, и после того, как Петербург, разбитый ядерным грибом, практически утонул, а Москва превратилась в город застывших теней, кто-то из двух союзников, не сдержав обещания, шарахнул и по нам. А, может, и оба, кто ж знает? Ведь после того, как объятая пламенем атомного пожара Россия в последнем акте отчаянья открыла все шахты и направила оставшиеся ракеты и по Китаю, и по Америке, и по странам Европы, которые оказывали содействие последней, им уже было все равно кого бомбить, а кого оставлять. Двенадцать грибов взросло на нашей земле, Андрюша, двенадцать…
Внезапно лицо у Василия Андреевича исказилось в гримасе боли, он умолк, отвернулся от стола и зашелся сухим кашлем, приставив ко рту сложенную ладонь. Илья Никитич тут же подоспел к нему, на ходу свинтив крышку с фляги, но полковник замотал головой, достал из нагрудного кармана потрепанного костюма платок и протер им губы, вспотевший лоб. Длительное пребывание под палящими даже сквозь криокупол лучами солнца ему было противопоказано, но старик явно не собирался сдаваться. Он кивком поблагодарил комбата, повернулся к Андрею, и вместо выражения глубокой почтительности за то, что несмотря на огромную разницу в возрасте и служебном положении, забыв об элементарной субординации, открыл ему глаза, в деталях поведав о всем том, что долгое время так бередило юную душу, он застал там подозрение и даже… угрозу?
— А где же были вы, товарищ полковник? — зная, что явно перегибает палку, но не в силах сдерживать прущий из него поток слов и эмоций, с неким дерзновением в голосе спросил Андрей. — Вы ведь не скажете, что ничего не знали, верно? Что попали в Укрытие по дикой случайности, вместе с толпой?
Стахов поднялся со ступени, его глаза, сосредоточившись на фигуре молодого бойца, округлились и остекленели, лоб пересекли сразу три глубоких борозды.
— Эй, попридержи-ка язык! — рявкнул он. Но тот даже не посмотрел в его сторону.
— Кого вы называете «они»?! — лицо Андрея исказила маска злости. — Почему вы говорите «знающие» с таким отвращением, будто не были в их числе?! Почему вы ничего не предприняли, если знали, что дети в тот день не вернутся со школ?
Глаза полковника прониклись грустью, потускнели, черты лица опустились, а обтягивающая череп кожа так и вовсе приобрела коричневато-желтый, болезненный оттенок. Единственное, что, казалось, не померкло в это мгновенье полковнике — это его седина, по-прежнему ослепительно-белоснежная, искрящаяся в проникающих сквозь сетчатые круги в криокуполе лучах солнца.
— Ты меня слышишь? — процедил сквозь зубы Илья Никитич, скалой нависнув над сидящим за столиком Андреем. — Что ты себе позволяешь, щенок? Ты что думаешь, раз тут с тобой…
— Не нужно, Илья Никитич, — успокаивающим голосом промолвил полковник Щукин, и комбат тут же умолк. — Молодой человек правильно вопрос задал. Это значит, он умеет думать. А то, что импульсивен, так это потому что молод еще. Все мы такими были, вспомните себя.
Тем не менее, гримаса злости не сошла с Андреева лица. Не действовали на него ни авторитет Стахова, которому он еще пару минут назад принял решение слепо подражать, чтобы стать таким как он, ни слова старого немощного полковника, у которого лоб вновь покрылся испариной, а во рту будто появилось что-то лишнее. Андрей ждал, когда тот заговорит, ждал несмотря на то, что старик из последних сил сдерживался, чтобы вновь не зайтись в приступе сухого кашля.
Стахов же не понимал, почему до сих пор не дал малому оплеуху, чтоб тот пришел в себя, или хотя бы не схватил его за шиворот и не встряхнул как полагается, заставив извиниться за свою выходку, ведь он и для сына своего розги не пожалел бы за подобное нахальство. Но наказывать мальца Илья Никитич все же не спешил. Он решил, что уж если — не дай Бог — малец проигнорирует его и выкинет еще что-нибудь, он незамедлительно преподаст ему урок, научит вежливости и покажет как нужно вести себя со старшими. Но пока тот ограничивается лишь нервным сопением и сосредоточенно буравит взглядом седину полковника, Стахов решил не трогать парня.
— Хорошо, я тебе отвечу, — наконец сказал Василий Андреевич, и напряжение, стальным тросом стянувшее троих военнослужащих в одно тугое кольцо, ослабло. Андрей обмяк, будто кто-то вынул у него из спины железный стержень, полковник Щукин, заклявшись, наконец выплюнул сдавливающий легкие воздушный ком, а комбат медленно отошел назад и опустился на ступень трапа.
— Простите вы меня, товарищ полковник, — Андрей оперся локтями на стол, запустил пальцы в волосы. — Нашло что-то… Простите.
— Я понимаю твои чувства, — ответил полковник, на мгновенье встретившись с полными искупления глазами юноши. — У всех нас есть за что ненавидеть виновных в гибели мира. Все мы потеряли дорогих сердцу людей. А потому и осознание того, что рядом с тобой находится тот, кто бросив всех и вся бежал к подземелью, а после еще и пытается изобразить из себя страдальца способно толкнуть на безумие. Ну да ладно. Было и забыли. — Он улыбнулся и будто бы ожил. — Ты хотел знать, где я находился на момент атаки? Что ж, это вполне разумный вопрос, думаю, в уме его задавали мне все офицеры. Не так ли, Илья Никитич?
