— Берегись! — выкрикнул Крысолов, увидев, как взлетели в воздух сразу три толстых, отвратительных отростка.
…теперь ты — паразитирующий организм…
Фдшшш! И одна из припаркованных у дороги легковушек, брызнув во все стороны осколками стекол, стала напоминать раздавленное ладонью насекомое. Фдшшш! И асфальт под ногами у отбегающего в сторону Крысолова раскололся, а детский велосипед подпрыгнул, будто кролик, прыгнувший на оборванные электропровода. Фа-а-алдшшш!!! И крыша какого-то строения у дороги проломилась, стены растрескались, завалились внутрь, взмыв во все стороны клубы пыли и кирпичного крошева.
Крысолов с Секачом едва успели переглянуться, прежде чем щупальца снова вознеслись к небу, а окончательно потерявший рассудок сталкер уже подполз к отскочившему под колесо раздавленной легковушки ножу. Сгреб его в кулак, перевернулся на спину и отвел руку от себя как страдающий дальнозоркостью ценитель старины, рассматривая редкий экземпляр.
Еще мгновенье, и он воткнет себе этот нож в глаз. И уже никто не сможет остановить его.
Щупальца занеслись над ними, как топор палача.
Черная слизь выталкивалась из открытых, уже совсем не детских ртов, стекая на асфальт, образовывая там широкую маслянистую лужу…
Крысолов бежит к одержимому Леку, что-то обреченно выкрикивая, выпучив глаза и осознавая, что, преодолев этот десяток метров, он уже застанет, скорее всего, только дергающееся в конвульсиях тело…
Секач прислонил к губам очередную гранату, отправил ее в подствольный гранатомет, прицелился…
И…
— А ну кыш, бесы! — внезапно раздался чей-то крик.
Сергею Секачеву вспомнился тот день, когда он с друзьями был застигнут во время самовольного сбора яблок, сторожем. Тот тогда напугал их больше своим старчески дребезжащим голосом, чем внезапным появлением. Серега тогда, думая как бы половчее ударить по пятам, не обратил внимания, что тот крикнул, но сейчас был готов поклясться, что это было то самое «А ну кыш, бесы!»
— Кыш, кыш! — снова кричал кто-то, размахивая за спинами у детей зажженным факелом.
Послышался собачий лай и к застывшему в недоумении, с зажатым в руке ножом Леку из тумана выбежала огромная псина. У нее было все в порядке с челюстями и кожным покровом, у нее даже были глаза и приязненно виляющий хвост, но молодой сталкер все равно испуганно попятился назад, вытянув вперед себя, теперь уже защищаясь, лезвие ножа.
От страха дети завизжали, задергались, замотали головами из стороны в сторону с такой невероятной, нечеловеческой, скоростью, как насекомые крыльями, но с места так и не сдвинулись. Черная слизь из их ртов разбрызгивалась во все стороны, словно вода из вращающегося опрыскивателя. А потом из их глоток вырвался неистовый вопль. Полный безудержной боли и адских страданий. Полный безликого ужаса и зловещей истерии.
От него задрожали окна, от него содрогнулся город, даже ламар со своими щупальцами отпрянул, а у сталкеров загудело в голове, будто кто-то дрелью высверливал им мозг, и до исступления заныли зубы.
Потому что так могли кричать лишь… настоящие дети.
Потом была тишина.
— Эй, ну чего вы там?!
Голос принадлежал действительно старику, Секач не ошибся. И хотя он совсем не был похож на того белобородого сторожа, которому сейчас лет было бы где-то под сто двадцать, все же глаза у него были такими же колючими, такими же въедливыми и пытливыми. Такое выражение глаз ни с каким другим не спутаешь. Так смотрит суровый отец на шалопутного сына, растрынькавшего по ветру данные родителями деньги и дошедшего до полного упадка. Так смотрит землероб на побитые градом только взошедшие ростки культур. Так смотрит Творец на человека, который выжил помимо его ожиданий и продолжает бороться за свою жизнь.
Лек, упершись спиной во что-то твердое, все еще держал нож прямо, готовясь, видимо, защищаться вслепую, так как глаз у него был закрыт, а голова опущена едва ли не до колен. Когда «немец», подошедший к нему безо всякой опаски, лизнул его в щеку, тот от неожиданности отпрянул, вскочил на ноги и хотел было уже броситься наутек. Нет сомнений — он и побежал бы, если бы не чья-то могучая ручища, железной хваткой сомкнувшаяся на его запястье.
Еще мгновение, и Лек оказался безоружным.
— Потом расскажешь мне, как у тебя это получилось, — недовольно проурчал Крысолов, пряча нож себе обратно в чехол и всучивая тому в руки его шлем.
— Я не… — Лек оторопело глядел на него своим глазом, так до конца и не поняв, что тот имел ввиду. Ничего, что происходило с того времени, как к ним выкатился трехколесный велосипед, он не помнил. Хотя старика с факелом он все это время видел. Будто сквозь стену дождя.
— Ну вы идете или нет? — потоптался на месте старик. Факел в его руке горел уже не так ярко, но сквозь все еще не желающий сдаваться туман он издавал такое таинственное, завораживающее свечение, как перст Божий в руке ангела, снизошедшего с небес для битвы с силами тьмы.
Лет старику было где-то под восемьдесят, но вид он имел довольно таки опрятный и подобранный. Черный мундир с шевроном с изображением поезда на рукаве, петлицами на воротнике с таким же поездом, казался немного потрепанным временем, но все же чистым и даже выутюженным. В частности, гордились острыми, прямыми стрелками штаны, хоть уже и имевшие потертости на коленях, но все же подчеркивающие педантичное отношение к одежде своего хозяина. Куртка безупречно застегнута на все пять блестящих золотом пуговиц, из-под нее белой порхающей чайкой выглядывал воротник свежей рубашки, начищены до блеска черные штатские туфли на короткой шнуровке. Странно? Уже нет. Здесь никто ничему больше не удивлялся, а потому сталкеры приняли старика таким, каким он себя им явил. Был бы он в одежде деда мороза, значит, дед мороз; был бы в одежде летчика, значит летчик. Они настолько измотались за эти несколько часов, что оболочка человека теперь не значила для них ровным счетом ничего. Роль играл лишь сам факт — перед ними человек или враждебно настроенный мутант. Вот и все различия, которые их могли беспокоить.
Крысолов и вовсе, пытаясь навести порядок в круговерти подхваченных шальным вихрем мыслей, растерянно уставился на него, как на возникший из ниоткуда каменный монумент внеземной цивилизации. С одной стороны, вроде бы с его появлением не то, что не случилось ничего дурного, даже наоборот — он помог им выпутаться из не самой приятной ситуации, а Леку и вовсе жизнь спас. Даже ламар куда-то запропастился, так и не завершив свой акт возмездия за отстреленную конечность. С другой же его донимал вопрос, что от этого седовласого аккуратиста можно было ожидать? Он, конечно, подтверждал теорию о выживших в периферии людях, и это было хорошо, но… Кто он на самом деле? Еще один безумец, у которого вместо винтовки факел? Быть может, у него тоже есть «калькулятор», которым он просканирует мозги сталкерам, а потом пустит в расход? Что ожидать от человека, который оказался вторым жителем этого города? После полоумного, который отстреливал людей, потому что его дурацкий прибор определял их как мутантов?
