Второе. Икона, письмо по дереву с резьбой, фрагментарная с надписью: "Всех скорбящих радость", аналогов не имеет, ориентировочная стоимость до пятнадцати тысяч условных единиц, конец семнадцатого века, и представляет особую государственную ценность.
Третье. Крест Распятие Иисуса Христа. Литье в серебре. Отливка ручная, художественная. Работа староуральских литейщиков-промысловиков, руда из заброшенных штолен, ныне не пользуемых. Ориентировочная стоимость одна тысяча условных единиц.
Пока Хошимов читал акт, злобное лицо старика из багрового становилось бледным. Он отлично понимал, что это конец. Любое с его стороны запирательство только осложнит и без того незавидное его положение.
— Хватит! — расстегивая вдруг ставший тесным ворот рубашки, хрипло выдохнул Худяков. — Все скажу, только прошу учесть, гражданин начальник, это мое чистосердечное признание… Брал. Реставрировал. Находился покупатель — толкал. И у "бича" этого Шиляева тоже взял…
— Стоп, стоп!.. — Хошимов поднял вверх руку. — Теперь поведайте-ка нам о вашем дружке Викторе Дуднике, а то, я вижу, решили всю вину на себя взять, а его чистеньким оставить.
— Он меня продал? — поинтересовался Худяков.
— Действительно, на мастерскую указал нам Дудник, — согласился капитан. — Но мы бы вас и так нашли через Султана. Просто его нет пока в городе. Так что про вашего титулованного напарника тоже рассказывайте.
Худяков тяжело вздохнул.
— Ладно, чего уж там, расскажу. Витек этот по просьбе Султана иконы собирал у бабушек. Я отбирал из них наиболее ценные, реставрировал и возвращал Султану. За работу мне платили, причем неплохо. А куда потом иконы Султан девал, это вы уж у него спросите.
26
Весь день с небольшими "отрывчиками", лишь для того, чтобы сделать глоток шампанского и выкурить по сигарете парочка провела на полу в любовных утехах. Это была самая бурная ночь, вернее, день любви, который Зойке удалось испытать в своей жизни, о Женьке же и говорить не приходится. Долженкова была в ударе. Она с рабской покорностью исполняла любые сексуальные фантазии парня, чем доставляла ему несказанное наслаждение, да и сама в эти минуты была на вершине блаженства. Вот и Зойка, наконец, к тридцать третьему году своей беспутной жизни познала, что значит отдаваться по любви. Наверное, именно такой и бывает первая брачная ночь у сгорающих от страсти людей.
Долженкова совсем измоталась. Проводив парня, она завалилась на кровать, чувствуя как у нее от перенапряжения непроизвольно подергиваются руки и ноги. Но усталость была приятной.
Она уже засыпала, когда в дом неожиданно ввалились Нечистый, а с ним какой-то тип с квадратной красной физиономией, на которой блуждала улыбка олигофрена. От обоих пахло спиртным, а по стеклянным глазам можно было заключить, что они еще и обкурились.
— Ах, вот, где ты! А мы тебя с Хряком по всему городу разыскиваем, — совсем не к месту заржал Нечистый, усаживаясь на подоконник. — Я же тебе сказал, чтобы дома ты пока не появлялась.
Зойка села на кровати, продирая глаза.
— А куда мне прикажешь идти? — сказала она неприветливо, весьма недовольная вторжением непрошеных гостей. — С бомжами ночевать на помойке или в подвале?
— Ладно, ладно, — примирительно сказал Нечистый, — главное, что мы тебя разыскали. Собирайся, с нами поедешь.
Долженковой очень не нравилось, как на нее смотрел краснорожий с желтоватыми глазами дружок Нечистого — похотливо с открытым цинизмом.
— Никуда я не поеду, — сказала она, кутаясь в короткий халатик.
В глазах Алиферова мгновенно вспыхнули недобрые огоньки.
— Поедешь, Зойка! Ты нужна нам для дела, — сказал он злобно, спрыгнул с подоконника и с угрожающим видом стал приближаться к женщине. — Собирайся и живо!
Нечистый подавлял волю Зойки. После того случая, когда он расквасил ей у себя дома нос о кафель, она боялась его до смерти. Вот и сейчас Долженкова поняла, что если она не пойдет с Нечистым, он изобьет ее, и все равно заставит сделать то, что он хочет.
— Хорошо я поеду, — поспешно согласилась женщина, на всякий случай, отодвигаясь к краю кровати. — Только выйдете оба, дайте мне переодеться.
Алиферов тут же изменил направление движения, свернул к двери.
— Да физиономию накрась и причешись, — приказал он, собираясь выйти из зала. — Чтобы как дама выглядела!
Зойка дождалась, когда приятели уйдут, потом переоделась, подкрасилась, причесалась и вышла к ним во двор. Оглядев Долженкову с головы до ног, Нечистый остался доволен.
— Сойдет, — сказал он, хмыкнув, повернулся и зашагал к стоявшей на улице машине.
Хряк и Долженкова двинулись следом. По дороге Алиферов рассказал Зойке, что она должна будет сделать. Когда они подъехали к невзрачному трехэтажному дому, стоявшему торцом к неширокой второстепенной дороге, выходившей на шоссе, было еще светло. На площадке перед домом играли ребятишки. Невдалеке две молодые мамаши выгуливали в колясках своих чад. Оценив обстановку, Нечистый проехал немного вперед и припарковал "Жигуленок" у тротуара в тени могучего карагача. По одному вернулись к дому. Первым в крайний подъезд нырнул Деев, за ним через некоторое время вошла Зойка, замыкал шествие Нечистый.
На третьем этаже Хряк заклеил изолентой глазок на двери слева, на тот случай, если кто-либо из соседей захочет взглянуть в него, а Зойка нажала на звонок у двери справа и, затаив дыхание, стала ждать. Вскоре послышались шаги и женский голос, принадлежавший явно немолодой особе, спросил:
— Кто там?
— Это из ЖЭКа, Алла Николаевна, — как можно спокойнее произнесла Долженкова и, зная, что ее разглядывают в глазок, постаралась принять непринужденный вид.
— А что вам нужно? — снова спросили из-за двери.
Хряк стоял рядом, прижавшись к стене. Он непристойно улыбался Зойке и, подбадривая ее, то и дело подмигивал. Стараясь не смотреть на его похабную физиономию, Долженкова ответила:
— Я квитанцию вам принесла на оплату коммунальных услуг.
— Но я же за этот месяц уже оплатила! — раздался все тот же удивленный возглас.
— Правда? — тоже якобы удивилась Зойка. — Но вот квитанция… — и она потрясла перед глазком заранее заготовленной Нечистым квитанцией, которую он вырвал из собственной абонентской книжки.
Последовала непродолжительная пауза, после чего щелкнул замок и дверь приоткрылась на ширину цепочки. В образовавшейся щели, в полумраке — свет в прихожей не горел — возникло недовольное лицо пожилой женщины с ярко накрашенными губами и подведенными глазами.
— Дайте-ка я взгляну! — появившаяся из щели рука, выхватила у Долженковой квитанцию и вновь исчезла. В квартире вспыхнул свет. — Это какая-то ошибка, — сказала женщина, возвращая бланк. — Это не моя квитанция. В ней стоит другая сумма. Да и вас я вижу в первый раз. Обычно приходит другая девушка.
