Правда, к нидербургским воинам уже присоединились оруженосцы и слуги изрубленных остландских рыцарей. Да еще вон в сторонке – десяток оцепеневших стрелков-арбалетчиков.
Арбалетчиков?!
Арбалетчиков!
Рудольф встрепенулся. Как же он мог забыть о своих бравых стрелках?! Самострелы-то в их руках по-прежнему взведены. И притом не абы какие самострелы. Большие, массивные армбрусты, со стальной дугой лука, с крепкой тетивой, натянуть которую возможно лишь при помощи тугого реечного ворота или мощного рычага «козьей ноги». Такие арбалеты способны пробить любой доспех. Любой обычный доспех. И быть может… И может быть…
Это была последняя надежда.
Бургграф Рудольф Нидербургский встретился взглядом с начальником десятка стрелков. Глаза десятника-цейнерманна выражали страх и готовность. Страх, потому что глаза эти видели то же, что видели глаза бургграфа. Готовность – потому что страх…
Во взглядах прочих арбалетчиков тоже читался страх на грани панического ужаса. И тоже готовность. Готовность обреченных. Готовность сделать хоть что-нибудь, хотя бы попытаться сделать… Лишь бы избавиться от этого липкого, сковывающего члены страха.
Бургграф молча и почти незаметно кивнул.
Краткий приказ цейнерманна тоже был слышен едва-едва. Десятник отдавал команду хриплым шепотом… Однако те, кому следовало, расслышали. Почувствовали. Прочли по пересохшим губам.
Арбалеты поднялись.
Звонкие щелчки армбрустов прозвучали громче сказанных слов. Тяжелые стрелы срывались с массивных лож.
Одна,
вторая,
третья…
Единого залпа все же не получилось. Арбалетчики не смогли разом стряхнуть оцепенение страха и одновременно прижать спусковые скобы.
…четвертая,
пятая,
шестая…
Руки стрелков дрожали, но сейчас это не имело большого значения: мишень была близко, мишень была большой. Захочешь – не промахнешься.
Мишенью являлся голем, закончивший уже свою кровавую работу. Голем стоял неподвижно, спиной к стрелкам, видимо, ожидая от своего создателя и господина дальнейших распоряжений. А бить грозного врага в спину всегда проще и безопаснее. Это известно любому стрелку.
Увы, зловещая фигура стального человека… нечеловека… сзади оказалась столь же неуязвимой для арбалетных стрел, как и спереди – для таранных копейных ударов. Массивные и толстые короткие болты армбрустов даже не опрокинули гиганта.
Металл звенел о металл. Болты били вразнобой:
в торс,
в шею,
в голову,
в поясницу,
в плечо,
в руку стального голема.
Звяк, звяк, звяк, звяк, звяк, звяк…
Тяжелые бронебойные болты отскакивали, лишь слегка оцарапав броню, скользили, отлетали, отклоненные… Вверх. Вниз. В сторону – далеко за ристалище.
– Не туда! – бургграф повернул искаженное лицо к арбалетчикам. Чувства смешались, и Рудольф Нидербургский кричал сейчас от гнева и страха. – Не в того! Маркграф! Магиер!
Раз уж нельзя остановить голема, следовало хотя бы избавиться от тех, кто отдает ему приказы! Пока эта машина смерти не получила новой команды.
Стрелки поняли. Стрелки успели повернуть четыре не разряженных еще арбалета. Надавить на спусковые скобы самострелов.
Щелк, щелк, щелк, щелк… Стрелы полетели к новым целям. Две – в змеиного графа. Две – в беглого прагсбургского колдуна, состоявшего у него на службе.
Одна пара… Первая стрела сбила Альфреда Чернокнижника с коня. Вторая просвистела над пустым уже седлом и по самое оперение вонзилась в грудь сидевшего позади знаменосца.
Другая пара… Первая стрела бросила Лебиуса Марагалиуса наземь. Вторая, просвистев над поверженным магиером, сухо стукнула о борт шестиколесной повозки.
Но еще прежде, чем вскрикнул носитель змеиного стяга, и прежде, чем арбалетный болт вошел глубоко в струганое дерево, дружина маркграфа ответила. И надо признать – ответила достойно.
В свите Альфреда Оберландского тоже имелись стрелки. Вдвое больше, чем у нидербуржцев. Два десятка конных арбалетчиков с взведенными самострелами. Правда, более легкими, не столь мощными и дальнобойными. Однако в меткости оберландцы не уступали стрелкам Рудольфа. А на малой дистанции и легкий, заряжаемый со стремени, арбалет будет смертельным оружием.
На прицеливание много времени не понадобилось.
Самострелы ударили одновременно, дружным залпом. И бургграф в одно мгновение лишился десятка своих арбалетчиков. Заодно досталось трем ландскнехтам, двум оруженосцам и одному герольду, случайно оказавшимся на пути оберландских стрел. Впрочем, эти потери не шли ни в какое сравнение с утраченной властью врага над големом.
Если власть действительно утрачена… хоть ненадолго. Если самонадеянный Альфред и ненавистный Лебиус мертвы. Если некому больше управлять стальным монстром.
Тогда – можно атаковать. Опрокидывать, сминать и преследовать оберландцев. Отгонять врага подальше от застывшего в ожидании голема. А уж там разберемся.
Рудольф Нидербургский открыл рот. Но приказ вдруг застрял в горле. Бургграф в ужасе воззрился на…
Оберландского маркграфа…
…быстро поднимали с земли двое расторопных оруженосцев. Альфред Чернокнижник покачивался и что-то рычал из-под опущенного забрала. На нагруднике, в который угодила тяжелая стрела, виднелась лишь небольшая вмятина. Ни раненым, ни тем более убитым властитель Верхней Марки не выглядел.
И уставился на…
Прагсбургского магиера…
…вырвало. Распростертое под трехосной повозкой маленькое скрюченное тело Лебиуса Марагалиуса содрогалась от выворачивавших его наизнанку приступов. Под скошенным набок, едва не свалившимся с головы капюшоном слышались тихие стоны и всхлипы. Сухая костлявая рука цеплялась за толстые спицы огромного колеса. Колдун тоже пытался подняться. Сам, правда, без посторонней помощи. В мешковатом балахоне на уровне живота зияла прореха. Извергнутое содержимое желудка неаппетитной лужицей растекалось под повозкой, но сами потроха чародея, судя по всему, уцелели. Крови, по крайней мере, не было. И в брюхе магиера не торчало оперения арбалетного болта. Стрела, сбившая Лебиуса с ног, валялась в стороне.
Нидербургский бургграф судорожно хватал воздух ртом, будто ему самому только что досталось болтом армбруста под дых. Проклятье! Колдовство! Опять! Снова!
В голове Рудольфа царил полнейший разброд. А сердце заполнял жуткий, первозданный ужас, предвещающий смерть всему и всем. Альфред же, как ни в чем не бывало, вновь садился в седло. Лебиус уже стоял на ногах, опираясь о повозку.
