Лебиус вскинул брови:
– Больше не надо. Голем создавался по образу и подобию человека. Я лишь убрал лишнее – потребное человеку, но не нужное механическому рыцарю, поднятому при помощи магии. А все, что осталось, проверено веками. Два глаза лучше, чем три или четыре. Ибо для трех и четырех глаз потребуется создавать другую боевую машину, которая, обретя больший обзор, утратит при этом прочие преимущества человекоподобного голема.
Лебиус вновь склонился над чаном, осторожно положил глаз обратно.
– А вот еще…
Когда перепачканные пальцы вновь вынырнули из пузырящейся жижи, магиер держал в руке нечто красное, крупное – с кулак Альфреда, а то и больше, овитое толстыми тугими сосудами и гибкими металлическими лентами, пронизанное иглами и трубками. Пульсирующее… Сжимающееся и разжимающееся, с отчетливым хлюпаньем выплескивающее из срезов артерий густую влагу вперемешку с воздухом.
– Сердце, – торжественно провозгласил Лебиус. – Идеальная машина, гоняющая живительные токи по всему телу. Великая загадка и великое благо. Неутомимый самодостаточный насос, воспроизвести который, как и глаз, тоже чрезвычайно затруднительно. Но вот использовать… Магия может остановить человеческое сердце, а может заставить его биться вечно, до конца времен разнося кровь, или… – Магиер улыбнулся: – Или то, что эту кровь заменяет в более надежной и прочной, нежели хрупкий человеческий организм, конструкции. Достаточно лишь укрепить человеческое сердце, и ему не будет износа. Магиерскому искусству и механике такое под силу.
Чужое живое сердце, запущенное навечно, все билось и билось в руке Лебиуса…
Альфред Оберландский поморщился. Одно дело – рубить врага в битве, вспарывать чрево у жителей захваченного селения, кромсать человеческие тела в пыточной. И совсем другое – вот здесь. Вот так…
Так он еще не привык.
ГЛАВА 29
– Или вот… – а Лебиус и не думал останавливаться.
На этот раз магиер опустил в чан обе руки. Чтобы извлечь…
И не сразу-то поймешь что. Большое, омерзительно-серое, склизкое, обтянутое сморщенной пленкой с частыми металлическими вкраплениями, покрытое бугорками и извилистыми складками. Увесистое.
– А эта-то пакость для чего понадобилась? – скривил губы маркграф.
– Вовсе не пакость, ваша светлость, – колдун плотоядно оскалился. – Это мозг. Человеческий мозг. Можно сказать, вершина творения. Ни сложнейшая механика, ни могущественнейшая магия не способны создать ничего подобного. И не создадут ни-ког-да.
Последняя фраза в устах колдуна прозвучала твердо и уверенно.
– Мозг? – протянул Альфред – И какой в нем прок? Что в нем такого особенного?
– Мозг позволяет голему осознавать отдаваемые ему приказы и верно исполнять их. Именно эта, как вы изволили выразиться, «пакость» руководит действиями тела, которое вы видите сейчас перед собой. Именно благодаря ей голем ходит, бегает, сражается. И видит мир вокруг – как привычно человеку, кстати, – двумя глазами. И даже в некотором роде мыслит. Не так вольно, как мы с вами, разумеется, но…
– А я-то полагал, что основное предназначение мозга – выделение соплей при простуде,
[13]
– фыркнул маркграф. – Впрочем, тебе виднее.
Преодолевая брезгливость, Альфред подошел поближе к булькающему котлу.
– Этак ты скажешь, колдун, что в твоем чане с потрохами плавает и душа бедняги фон Нахтстлиха?
Лебиус покачал головой. Маркграфу показалось – с сожалением.
– Нет, ваша светлость. Я за свою жизнь вскрыл немало тел, но ни в одном из них не обнаружил ничего, что могло бы попасть под определение «душа». Хотя искал очень тщательно. Вы же знаете мою дотошность.
– Знаю, – нахмурился Альфред Оберландский. – Однако ничуть не удивлен тем, что твои поиски не увенчались успехом. Душа навеки отлетает от умирающего тела. Некромантии же и черному чародейству подвластна лишь бренная оболочка. Душу не вернуть обратно никакой магией. И уж тем более ее не вогнать в мертвую машину, набитую человеческими внутренностями.
– Но ведь нам сейчас и не нужна душа голема, не так ли? – пряча глаза, вкрадчиво спросил магиер. – Бездушная и покорная машина для убийств гораздо удобнее в использовании, нежели самый верный и преданный одушевленный слуга. Насколько я понимаю…
– Ты понимаешь правильно, Лебиус, – ответил Альфред. – Только вот насчет того, насколько эта машина будет послушной…
– Вы сомневаетесь, ваша светлость? Даже после испытания нидербургским турниром?
– О, турнир прошел великолепно – тут мне сказать нечего. Но я знаю, что произошло в Прагсбурге. Твой первый глиняный голем взбесился.
– Позволю заметить, это был мой первый голем, – что-то похожее на досаду прозвучало в словах Лебиуса. – Самый первый выпад меча вашей светлости тоже, вероятно, не был смертельным.
– Не был, – вынужден был признать Альфред. – Зато теперь… Хочешь убедиться, магиер?
Пальцы маркграфа коснулись эфеса – на поясе, слева. Лебиус отступил на шаг.
– Простите, ваша светлость, я вовсе не хотел вас обидеть. Я всего лишь хотел сказать, что не имею склонности повторять совершенные однажды ошибки.
– И какую же ошибку ты допустил тогда, в Прагсбурге?
Лебиус печально вздохнул:
– Я не обратил голема в прах, когда нужда в нем пропала, а просто временно упокоил его. Мне было жаль своих трудов, а мой тогдашний помощник-Вольно или невольно, случайно или сознательно, но он пробудил и поднял глиняного человека.
– Талантливый малый, – процедил Альфред, ощутив мимолетную зависть к незнакомому подмастерью магиера. Самому ему едва ли удалось бы поднять голема без помощи Лебиуса.
– Талантливый? – Магиерский капюшон качнулся. Вправо, влево. – Я бы так не сказал. Поднять-то он голема поднял. Но подчинить себе не смог. А потому погиб первым. Ибо голем, над которым не довлеет воля хозяина, подобен разрушительной стихии. Безумной и бездумной. С тех пор я редко беру себе в помощники обычных людей, подверженных пагубным страстям и соблазнам.
Альфред хмыкнул. На «необычных» помощников магиера он уже насмотрелся. Лебиус усмешку господина заметил. Пояснил:
– Иногда, случается, я могу прибегнуть и к помощи обычного живого человека. Но такие даже в малые магилабор-залы попадают крайне редко. В качестве прислуги и работников – редко, я имею в виду. – По губам Лебиуса тоже скользнула легкая улыбка. – В ином качестве – как опытные образцы или рабочее сырье – сколько угодно. В главную же мастераторию простые люди не входят вовсе. А сюда, в эту потаенную залу, так и подавно. К вам, наша светлость, это, разумеется, не относится, – быстро добавил магиер.
