Все…
Всеволод глянул назад. Внутренняя решетка еще опущена. А за решеткой, перед воротной аркой выстроились тевтонские щитоносцы. Из-за больших щитов с посеребрёнными полосами настороженно выглядывают копейщики. Впереди – однорукий Томас с обнаженным мечом. Меч воздет кверху Томас готов отдать приказ к атаке. Видимо, немцы уже приготовились к самому худшему.
Но худшего не произошло.
Хотя, сказать по правде, и хорошего тоже мало… Стоять в тесном проходе из камня и серебра теперь было проще. Просторнее потому что. С полдюжины бойцов осталось за стеной. Поют своей кровушкой проклятых тварей…
И-эх! Всеволод снял шлем. Стащил промокший насквозь войлочный подшлемник. Простите, други, что не уберегли. Что на растерзание упырям бросили.
Коли сможете – простите.
– Ну, чего пялитесь?! – зло бросил он оцепеневшим тевтонам. – Открывайте ворота, что ли!
Сверху, с надвратной башни послышалось протяжное, зычное:
– По-о-однять решетку!
Кричал Бернгард.
Внутренняя решетка ворот медленно поползла вверх. Поднялась.
Русичи выходили из-под арки пошатываясь, откашливаясь, отплевываясь, отряхиваясь.
Вышли.
Вздрогнули, когда за спиной вдруг громыхнуло. Будто стена обвалилась.
Нет, не стена – в арке пали решетки. Обе. Разом. И внешняя и внутренняя. Серебряные ворота вновь перекрыты надежно, на совесть.
Скрип, скрежет… Из гнезд-ниш меж каменных плит выползли стальные шипы с наконечниками из белого металла.
Какой-то кнехт поднес Всеволоду кожаную флягу с булькающим содержимым. А-а-а, старый знакомец… Рваная щека под шеломом. Забыв о былой неприязни, Всеволод кивком поблагодарил распространителя недозволенных слухов.
Плевать на слухи, плевать на неприязнь. Вода! Вот оно – то, что сейчас нужно! Всеволод пил долго, жадно, взахлеб. Утолил жажду. Плеснул в разгоряченное лицо. Передал флягу дальше. Сам – наверх, на стены.
Посмотреть. Оценить. Как там? Что там?
Быстро взбежал по каменным ступеням, окинул сверху цепким взглядом замковый двор, освещенный факельными огнями.
У западной стены… под самой стеной еще царила суета. Там кричали и выли темные твари. Там люди добивали последних прорвавшихся упырей. Прижали щитами к каменной кладке, насаживают на посеребренные копья с осиновыми древками…
Там помощь уже не требовалась.
Потери? Да, потери есть и потери немалые.
В широких и узких проходах, среди великого множества изрубленных, исколотых упыриных тел вповалку лежали тевтонские кнехты в черных одеждах. Кое-где белели рыцарские плащи.
А вон там… Точно… Павшие русские дружинники. Один. Два… Всеволод насчитал троих. Это – плюс к тем, кто остался за стеной после отчаянной вылазки. Но, возможно, под грудами мертвой нечисти погребены еще…
И все же сегодняшние жертвы не напрасны: на отбитой стене, откуда недавно валила сплошная масса нечисти, вновь стоят рыцари ордена Святой Марии. А орденские кнехты сбрасывают за заборало изничтоженных тварей.
Дощатый настил, каменные зубцы и каменная кладка – все почернело от потоков упыриной крови. Впрочем, и в этой черноте хватало красных разводов. Не успела-таки нечисть вылакать пролитую людскую кровушку.
Всеволод выглянул наружу.
Между стеной и валом упырей почти не осталось – постарались орденские стрелки и лучники Сагаадая. Немногих же уцелевших тварей, все еще настырно карабкавшихся наверх, защитники крепости срубали уже без особого труда.
Вот и еще одна промежуточная победа, давшаяся, увы, немалой ценой. Но – победа. И передышка под прикрытием огня.
Ров еще был подобен гигантскому кузнечному горну. И пока горело пламя, пока ярко рдели уголья, пока жар преграждал дорогу нечисти, можно было безнаказанно расстреливать тварей, что толпились на той стороне, у тына.
О, тварей расстреливали! Без жалости и без спешки. Огненный ров давал достаточно света и редкая стрела ложилась сейчас мимо цели. Всеволод с удовлетворением отметил, что упыриное воинство, казавшееся в начале штурма неисчислимым, на самом деле вовсе не являлось таковым. И что большая его часть уже лежит под стенами тевтонской Сторожи. Оставшиеся же… Ну, вряд ли оставшимся снова удастся взобраться на стену. В эту ночь – вряд ли.
Однако нечисть не понимала и не способна была понять очевидное. Понукаемая великой неутолимой, всепоглощающей Жаждой, нечисть не уходила, не отступала, не пряталась от стрел. Нечисть рвалась в бой. К живой теплой крови рвалась. Надеялась нечисть, что хоть кому-то повезет, что хоть кто-то дотянется клыками до заветной пульсирующей жилки.
Пламя наконец погасло, ибо никакой огонь в этом мире не способен гореть вечно. И еще трижды упыри порывались снова идти в атаку. Трижды лезли в ров и трижды, вопя и подвывая, отступали с горячих углей, оставляя на багровеющих россыпях десятки обожженных. Кто проваливался в искрящуюся огненную топь, кто не успевал вовремя отползти и выбраться обратно, тот вскоре вспыхивал и издыхал в диких корчах, криках и дымном смраде.
Даже потухший ров сейчас являл собой непреодолимое препятствие.
Всеволод с надеждой посмотрел на небо. Ничего. Ни намека на отблески близящихся зарниц. Далеко, ох далеко еще до спасительного рассвета. Но ведь и уголья во рву остынут не скоро.
Над угольями свистели стрелы. Уже реже, гораздо реже, чем прежде. Колчаны опустели, запасы истощились. Лучники и арбалетчики старались бить наверняка. По принципу: одна стрела – одна тварь. Или две – если повезет. Или три… Благо, расстояние – небольшое, а света пока хватало.
А упыри мечутся по краю рва целыми толпами, неразумно подставляясь под выстрелы.
Бернгард невозмутимо наблюдал за работой стрелков.
– Как думаешь, до рассвета ров нечисть удержит? – негромко поинтересовался Всеволод.
– Может быть, удержит, – спокойно ответил тевтонский магистр. – А может, и нет. Но это уже не суть важно. Замок нахтцерерам теперь не взять.
– Да, пожалуй, вот только потери…
– Потери большие, – согласно кивнул Бернгард.
– Если бы ров запалить раньше…
Тевтон повернулся к нему, блеснул глазами.
– Его подожгли в самое нужное время, уж поверь мне, русич. Не позже и не раньше.
В самое нужное? Поверить было трудно. Не верить – нельзя.
– Потери… – снова вздохнул Всеволод.
– Сегодня мы могли потерять больше. Мы могли потерять все.
Помолчали.
– А ты молодец, Всеволод. – Привычная суровость и сухость вдруг исчезли из тона Берн-гарда. Голос магистра заметно помягчал. – Твоя вылазка пришлась весьма и весьма кстати.
