Душу свою он успокоил. А, успокоив, – честно повинился перед дружиной. Объяснил, в чем дело. Попросил помощи.
Поняли. Помогли воеводе.
Русичи разбрелись по замку. Каждый работал наравне с прочими защитниками крепости. На совесть работал. Но, работая, – еще и высматривал черные пятна на левой ладони соседа. Особые пятна, отличные от гари, грязи и густой упыриной крови. Такие же пятна, как метка на пальцах Всеволода.
Защитники Серебряных Врат давно сняли боевые латные рукавицы. В простых перчатках тоже трудились немногие. У тех, чьи руки, все же были закрыты, дружинники Всеволода на время и под любым предлогом просили перчатки. Перчатки снимали, отдавали. Одни – с охотой, другие – с недоумением. Но левой длани скрывать никто даже не пытался.
А пытливые глаза оглядывали, осматривали… Руки тевтонских рыцарей и кнехтов…
Ничего!
…и – руки татарских стрелков Сагаадая…
Безрезультатно!
…и руки волоха Бранко, и шекелисского сотника Золтана, и музыканта Раду…
Ни единой достойной внимания зацепки!
Помеченными оказались лишь двое. Первый – старик-алхимик, обе руки которого были черны и шершавы от многочисленных застарелых ожогов, глубоко въевшейся копоти и едких жидкостей. Однако старец был вне подозрений. Ну не мог он в полном боевом облачении сражаться столь ловко, как это делал неведомый рыцарь. К тому же и во время штурма, и после него тевтонский алхимик, обвешанный целебными зельями, не отлучался со двора, облегчая страдания раненых и умирающих. Свидетели были – и немало. И не верить им оснований нет.
Второй – кнехт, плескавший на упырей со стены серебряную воду. Этот случайно пролил раствор адского камня под кольчужный рукав и теперь от запястья до самого локтя у него тянулся темный потек в виде кинжального лезвия с частым крапом вокруг. Но след тот имелся лишь на правой руке кнехта. Всеволода же интересовала левая.
Все это можно было толковать двояко. Либо таинственный рыцарь по-прежнему где-то скрывается. Либо выплеснувшийся из взрезанной перчатки раствор так и не коснулся кожи неведомого злоумышленника.
Бессильная ярость переполняла Всеволода. Но ярость пришлось выплескивать в работу, которой, в самом деле, был непочатый край.
После тяжкой битвы и бессонной ночи защитники замка трудились до обеда. Трудились без отдыха, не покладая рук. После обеда – работали по очереди. Одни ложились, вернее, попросту валились с ног от усталости, мгновенно забываясь кратким тревожным сном. Другие делали дело. Затем – менялись. Ни о какой дневной вылазке сегодня не могло быть и речи. Едва выстоявшую крепость спешно готовили к очередному штурму.
Работали все. Здоровые и раненые. Кнехты и рыцари. Хозяева и гости. Свозили к пропасти и сбрасывали вниз размякшие под солнцем и жутко смердевшие тела упырей. Укрепляли осыпавшийся кое-где вал, расчищали ров. А, расчистив, вновь наполняли черный провал дровами и сушняком, подвезенными из ближайших лесов. Правили и меняли поваленные и обгоревшие осиновые рогатки на дальних подступах. Чинили тын и каменную кладку стен. Заново серебрили подъемный мост. Собирали стрелы. Поднимали на стены камни, бревна, горшки и сосуды с огненным и взрывчатым зельем. Обмазывали вязкой горючей смесью снаряды для катапульт. Готовили зажигательные стрелы. Чистили оружие.
А после – хоронили павших.
Павших было много. Около трех десятков тевтонов. Неполный – без одного – десяток русичей. Полдюжины татарских стрелков, которым тоже пришлось в эту ночь драться на стенах врукопашную. Еще шекелисы. Все. Кроме Золтана и Раду.
Большая половина трупов – обескровлены.
– Такое случалось здесь прежде? – осведомился Всеволод у находившегося поблизости Конрада.
– Что именно?
– Чтобы столько погибших?
Сакс не ответил. Ни да, ни нет. Лишь неопределенно мотнул головой. Сказал невпопад:
– Нам повезло, что ночью не было дождя.
– Дождя? – не понял Всеволод.
– Ров, – пояснил тевтон. – Греческий огонь воды не боится, но вот дрова… Если намокнут – могут и не заняться. А без огненного рва – трудно. Без него замок не спасла бы даже твоя вылазка.
Что ж, очень может быть… Всеволод не спорил.
Глава 28
Своих покойников тевтоны отпевали в замковой часовне. Оттуда благородных рыцарей унесли под землю – сначала в алхимическую лабораторию. На бальзамирование. Потом – в склеп, где с погибшими орденскими братьями наедине прощался мастер Бернгард.
Всех прочих мертвецов на скрипучих повозках спустили к погосту у подножия замковой горы. Кладбище было не большим и не маленьким, но, в общем-то, приличных уже размеров. Всеволод обратил внимание на то, чего не замечал прежде, издали: над каждым могильным холмиком здесь возвышалось не по одному, а по два-три креста, сбитых из осины. От нечисти, похоже…
Дабы оберегать покой павших.
Впрочем, ненадежным оказался оберег. Вон, на одной из свежих могил осиновые кресты повалены, сам холмик – разворошен. Словно падальщик какой постарался. Да только ведь не зверь-трупоед это. Другое совсем это…
Авангард траурной процессии остановился.
– Нахтцереры! – с ненавистью процедил Конрад, глядя на потревоженное погребение.
– Упыри? – повернулся к рыцарю Всеволод.
Конрад кивнул:
– Иногда они прячутся в могилах. Если не успевают найти более подходящего убежища. Когти у темных тварей крепкие, а рыхлая землица – податлива. Могильной землей тоже ведь можно укрыться от солнца.
Всеволод вздохнул. Проклятый край. Нечисть здесь даже мертвым не дает покоя.
– Обычно нахтцереры зарываются не очень глубоко, – неожиданно добавил Конрад. На этот раз в словах рыцаря послышалось что-то хищное. По губам бывшего посла скользнула плотоядная улыбка.
А к поруганной могиле уже направляется Бернгард. А в руках у магистра – рыцарский меч. Длинный, прямой, острый, в серебре. Обнаженный…
Всеволод молча наблюдал за происходящим.
Бернгард дважды обошел разрушенный холмик, присматриваясь, примеряясь к чему-то. Остановился у изголовья могилы. Расставил ноги пошире. Поднял меч, удерживая оружие обоими руками, острием вниз – к могиле. Левая ладонь Бернгарда крепко обхватывает рукоять, правая – лежит на округлом навершии эфеса, готовая вдавить, вонзить противоположный конец тяжелого меча в разрыхленную земную твердь у ног магистра.
Тевтонский старец-воевода на миг замер над могилой, словно над поверженным противником, которого нужно и непременно должно добить.
А после…
Шумный выдох. Сильный колющий удар. Сверху – вниз. По прямой. Отвесно. Бернгард наваливается на свое оружие всем телом, приседая, сгибаясь, вгоняя меч в могильный холм.
