Ночка склонилась над провалом. Смотрит сверху, через ограду.
– Ира! Зови! Сюда! Всех! На помощь! И – в медблок! Бы-ы-ыстро!
* * *
Все, что могли, они сделали. Первая помощь оказана. Николай обколот, обмотан, обвязан, замурован в спешно изготовленные шины. Поднят со всеми предосторожностями на импровизированном подъемнике наверх. Уложен у стены. Неподалеку от жены и сына.
И помощники – взволнованные, шокированные – выставлены из бункера.
Пришло время объяснений.
Сам орг говорить не мог. И еще не факт, что вообще когда-нибудь сможет. После такого-то. Говорила Юлька. Не сразу, правда.
Сначала ей дали поплакать. Вволю. Потом – успокоиться. Потом Денис сел у кровати. И Ирина тоже села.
– Что ты думаешь об этом, Юль?
– Ничего я не думаю.
Она отвернулась, закрыла заплаканные глаза.
– Юла, не юли. Что это было? Ты видела его последней. Что он говорил, что делал, когда…
– Ничего не говорил.
Юлька шевелила сухими губами тихо-тихо, почти беззвучно. Чтобы услышать девушку, нет – уже женщину, мать, – Денису пришлось склониться над постелью роженицы. И над маленьким попискивающим человечком.
– Коля вошел, посмотрел на сына, улыбнулся, знаешь, День, по-настоящему так… счастливо улыбнулся, по-доброму. И…
– И?
– Не знаю. Он задрожал. Вдруг. Весь. Так страшно. И глаза – безумные. И – пена изо рта. Она вон смотрела и дрожала точно так же. Тогда, после бомбардировки…
Взгляд, брошенный на Ирину. Недобрый взгляд – будто именно Ночка виновата в происшедшем.
– Потом Коля перелез через ограду. И прыгнул. Вниз. Он даже не кричал. Падал молча. Я слышала удар… Мокрый такой звук… Оттуда… Снизу…
Губы затряслись. Юлькино самообладание брало тайм-аут.
– Ничего не понимаю. – Денис поднялся, повернулся к Ирине.
– Я понимаю, – тихо сказала она. Губы тряслись и у нее. Ночку тоже подводила выдержка.
– Что? Что ты понимаешь? Почему он прыгнул?
– Потому что хотел умереть.
– Что значит «хотел умереть»? Человек не может хотеть умереть в такой момент.
– Ну, не он, не совсем он хотел. Умереть хотело что-то другое. Что-то в нем. Кажется, Николай – тоже…
Пауза.
– Тоже – что?
– Как я – тоже. «Рабочий материал» – тоже. Третьего уровня – тоже.
Денис застыл.
Оглянулся на Юльку. Слышала? Поняла?
Юла всхлипывала в подушку, не глядя на них. Рядом возился розовый кряхтящий комок.
– Это единственное объяснение, День, – продолжала Ирина. Помнишь директорию «Прикладные экспериментальные программы», которую мы откопали в терминале федералов? Там еще была фотография Николая. И прочие данные, и файл вложения. Мы ведь его так и не открыли. Николай не дал.
– Помню. Он говорил, это анкета.
– Чушь, не бывает анкет такого объема.
Денис это прекрасно знал.
– Но ведь Николай сбежал из лаборатории Кожина. Он сам рассказывал…
– Может, и сбежал. Но сдается мне, случилось это после перезаписи. Николай уходил из бункер-базы уже с внедренной рефлекс-программой.
– Какой программой? Программой на что?
– Я не знаю. Точно не знаю. Но то, что произошло…
Она посмотрела на Николая. Кажется, орг шевелился. Приходит в себя?
– А чип-маяк? – спохватился Денис. – Что с ним? Если есть рефлекс-программа, должен быть и чип. Или не должен?
– Насчет чипа мне тоже ничего не известно. Я знаю только одно: обычный человек не станет кончать жизнь самоубийством без видимой на то причины. «Рабочий материал» – станет.
«Рабочий материал» и Николай?! В голове такое не укладывается!
– Не может быть! – прошептал Денис. – Ир, ты ошибаешься.
– Нет, – слабо-слабо донеслось от стены, где лежал Николай. – Она права.
Бред? Или сознание уже вернулось в изломанное тело. Судя по смыслу сказанных слов (Она права? Как она может быть права?!) – первое. Но теоретически возможно и второе. Обезболивающее, которым обкололи орга, уже должно подействовать. И он вполне мог находиться сейчас в здравой памяти и трезвом рассудке.
– Коля! – встрепенулась Юла.
– Ты в порядке? – спросил Денис.
– В относительном, – чуть заметное движение губ в ответ.
– Говорить можешь?
– Легко, – с трудом прохрипел орг.
Да уж, легко…
– Наверное, не нужно бы ему сейчас говорить-то, – заметила Ирина.
– Нужно, – тихо, но твердо возразил Николай. – Именно сейчас – нужно. Хуже не будет. Вы ведь меня накачали по полной программе. Боли нет. Слабость уходит. Словно тройную дозу «Слонобоя» сожрал. Только вот дурняк еще в башке. Но это ничего. Это пройдет. Так что давай… Поговорим давай.
– Ты солгал, сказав нам, что сбежал из бункер-базы? – не удержался Денис от вопроса-упрека.
– Солгал, – признал орг. – Из этого бункера невозможно было сбежать.
– И мы столько времени жили с гвардейцем, запрограммированным хрен знает на что?!
– Вам не о чем было волноваться. Алгоритм моей рефлекс-программы направлен не на убийство, как у Ирины.
– Да? А на что же он направлен?
– На суицид. Я сопротивлялся. Как мог. Долго. Но сегодня… Когда ребенок… У меня…
Помолчали.
– Опять окситоцин? – спросил Денис.
– Нет, что-то связанное с «гормонами счастья». Эндоморфины… эндорфины… Не знаю, я в этом не разбираюсь. Спроси что-нибудь полегче.
Вопросов у Дениса было много. Он спрашивал.
Николай отвечал. Негромко. Неторопливо. Экономя слова и силы. Отвечал и вспоминал. Сам. Все.
* * *
Сначала было так…
Разделившаяся на две части капсула Саркофага исчезла. Дно – в полу. Крышка – в потолке. Будто и не было ничего. Только вот Николая все еще трясло. Перезапись по живому – дело такое… Не сразу отпускает.
Он лежал, прищелкнутый, пристегнутый ножными и наручными браслетами к прозрачной плоскости лабораторного стола. Федеральный Полномочный посол, президент Федерации и единоличный руководитель проекта «Мертвый рай» Кожин Павел Алексеевич сидел рядом. За компьютером.
Кожин давал указания, приказы и объяснения.
Мнения, чувства, мысли и желания рабочего материала третьего уровня Николая Терновского посла не интересовали. Ничуть. Послу важно было одно: чтобы рабочий материал нового поколения усвоил миссию. И вел себя послушно. И выполнил порученное.
