Однако порой находились инициативные упрямцы, которые просто «из любви к искусству» или руководствуясь нехитрым жизненным принципом «авось пригодится» осваивали «демократизатор» в качестве оружия одиночного боя. Василий был одним из таких мастеров.
«Тебе, Бурцев, после конной милиции только фехтования не хватало», — неодобрительно ворчал Пацаев, наблюдая за его упражнениями.
Майор постоянно твердил подчиненным: омоновец, как и любой мент, силен только в строю, в группе. В одиночку — пропадет. Как бы искусно он ни рассекал воздух, все равно толпа затопчет. Правильно, наверное, говорил майор. Но Бурцев все равно не хотел пропадать. Ни в строю, ни в одиночку. Потому и научился выделывать обычной резиновой дубинкой такие выкрутасы, что иному каратисту-ушуисту с нунчаками и не снились. Выкрутасы пригодились. В тринадцатом веке от Рождества Христова.
Глава 8
Двое в овчинках уже валялись на земле. Еще двое ошалело сидели на «пятой точке», не в силах подняться самостоятельно. Никто больше к Василию не приближался. Но галдели вокруг громко. И достаточно грозно.
Надо бы вырубить зачинщика. Бурцев двинулся к рыжей голове, что маячила на безопасном расстоянии от места схватки. Яцек почуял опасность. Отступил, заверещал пуще прежнего:
— Убивают тартары!
Толпа изрыгнула подмогу. Теперь в руках у некоторых беженцев появились внушительные дрыны. Шустрые, блин. Когда только успели к телегам сбегать за оглоблями-то? Хорошо, хоть вооруженные кнехты пока не вмешивались. Воины озадаченно смотрели то на Бурцева, то на Яцека, то на повозку своей панночки. Без приказа в крестьянские разборки не полезут. Значит, есть шанс. Если начхать на рыжего и уложить тех двоих справа, путь к роще будет свободен.
— Прекратить! — повелительный голос прогремел над головой Бурцева.
Поляков как ветром посдувало. Только сухо стукнуло о землю брошенное дубье, да вяло заворочались на притоптанном пяточке поверженные бойцы. Остальные пугливо пятились за спины кнехтов, образуя широкий полукруг.
Бурцев обернулся. Сначала увидел лошадиную морду, потом — все остальное. Уставший человек на уставшем коне — гонец Генриха Благочестивого — взирал сверху вниз, недобро взирал. Шлем с полумаской всадник держал теперь в левой руке, так что Бурцев разглядел изуродованное лицо верхового. Застарелый шрам тянулся от перебитой переносицы до правого уха — память о давнем ударе чьего-то боевого топора или меча. А рубятся-то здесь — не дай бог!
— Что тут происходит? Кто таков?
Бурцев и рта не успел раскрыть, как к всаднику подскочил Яцек. Рыжий цепко ухватился за стремя:
— Пан рыцарь! Тартарский лазутчик это! Высматривает, выспрашивает, вынюхивает. Я сразу понял, что за птица. Хотел схватить пса с ребятами из нашего ополья
[3]
, а он — в драку.
— Лазутчик?! — брови всадника сдвинулись. Шлем в его руке дернулся. Звякнула кольчужная бармица. — Кто-нибудь знает этого человека?
А в ответ — тишина. Лишь недружелюбные лица вокруг. Да откуда они Бурцева могут знать-то? Больше чем за семь веков до появления на свет! Зловещее молчание длилось недолго.
— Вздернуть, — распорядился гонец. — Жаль, но у меня нет времени допрашивать татарских соглядатаев.
Кнехты подняли оружие. А против этих резиновой дубинкой много не навоюешь.
— Да разве ж я похож на татарина?! — Бурцев был скорее изумлен, чем испуган.
— Может, и не похож, — проговорил княжеский гонец, — только этого никому наверняка не ведомо. Тот, кто видел богопротивных язычников воочию, уже мертв.
Железная логика!
— Но так зачем же сразу…
— Вздернуть, — повторил приказ всадник. Он уже утратил интерес к случившемуся. Повинуясь воле хозяина, конь обратил в сторону Бурцева грязный круп.
Прощальный взмах патлатого хвоста, и неспешная рысь сквозь расступившуюся толпу. Потом людская масса сомкнулась вновь.
С полдюжины вооруженных воинов подступали к Бурцеву. Медленно, осторожно перенося вес с ноги на ногу. Походка опытных бойцов. Блики весеннего солнца играли на пластинах лат, отточенных остриях копий и лезвиях секир. Поскрипывал в тишине боевой цеп — этакие шипастые нунчаки устрашающего вида и веса.
Воин с цепом выдвинулся чуть вперед — такому оружию нужно пространство для замаха. Пригнулся, по-бычьи смотрит из-под натянутого до бровей железного шлема-шляпы с широкими полями. Качает отвлекающий маятник. Тяжелый цеп на длинной — чтобы случайно не задел в бою хозяина — рукояти вот-вот захватит в зону поражения одинокую жертву.
Еще двое кнехтов заряжают арбалеты, обеспечивая прикрытие. Титановые пластины броника эти короткие тупорылые стрелы не пробьют — факт, но с ног свалят, и потроха с такого расстояния могут отшибить не хуже пули. К тому же омоновский бронежилет защитит лишь грудь, брюхо, спину, плечи и бока. А что, если грелки перебьют руку или ногу? Какой он после этого боец? А если кто-нибудь сообразит вогнать арбалетный болт под шлем? Или в пах? Или лупанет в лицо… И без тогo уже треснувшее забрало каски на такое не рассчитано — разлетится, как хрустальная рюмка. Кстати, сама каска — тоже не тяжеленная боевая сфера. Всего-на-всего «скат» первой степени защиты… Легкий слоистый пластик в чехле. Выстрел из арбалета или удар мечом расколет его в два счета.
Эх, будь под рукой автомат, совсем другой разговор бы с этими кнехтами получился. Или хотя бы Макаров. Или граната, что ли… Но — еще три недобрых словечка в адрес майора Пацаева — за место под солнцем, отсветившим семь столетий назад, придется драться без настоящего оружия, довольствуясь спецсредствами. Не плестись же, в самом деле, покорной овцой на виселицу?
Бурцев поднял дубинку, прикрылся щитом. Комедия, да и только! Трагикомедия! «РД-73» и омоновский щит хороши против демонстрантов с палками и арматурными прутьями. Сгодились они и для того, чтобы раскидать местное тупое быдло. Но сейчас-то его окружают профессиональные воины в железных доспехах с оружием, предназначенным рубить, колоть, корежить и пробивать это самое железо. Бурцев напал первым — на ближайшего воина. Не нападать было нельзя: цеп уже целил под щит — по ногам. Первым ударом он отбил цеп — это позволило сразу сократить дистанцию. Потом что было сил ша-рахнул по пальцам, сжимавшим длинное древко. Цеп упал, а через мгновение на землю рухнул и вопящий кнехт: заключительную подсечку Бурцев провел уже автоматически. Хорошо хоть, что на воине не оказалось металлических поножей.
Поверженный противник еще не успел распластаться, когда Бурцев краем глаза уловил метнувшуюся справа тень. Инстинктивно подставил под удар дубинку и щит. И… остался безоружным.
Лезвие тяжелого топора отсекло кусок «демократизатора». От щита тоже откололась добрая половина. Секира скользнула по краю каски, сорвала с нее изрядный клок матерчатой обшивки… Бурцев отпрянул назад, избавляясь от обломков щита и жалкого резинового обрубка.
