— Знал бы ты, какие деньжищи он на меня поставил! Участники гладиаторских тотализаторов выкупают у колизейских копии досье на бойцов и, изучив их, делают ставки. На меня не ставил никто. А когда неприметный аутсайдер вдруг выходит в фавориты, делаются состояния. Теперь понятно?
Борис кивнул.
— Но те таблетки, которые он тебе дал… Это, наверное, незаконно?
— А кто и как о них узнает? Гладиатор, победивший в боях, никогда не расскажет об истинной причине своей победы. За использование допинга предусмотрено наказание. Причем наказывают только бойца. Хотя я не удивлюсь, если организаторы боев получают свой процент от подобных неожиданных выигрышей. Тогда и вовсе все получается шито-крыто.
— Так значит, ты победила в том бою и… И что?
— Я не победила, пятнистый. Я приняла только одну пилюлю. Обезболивающую. В бою подставила голову под удар. Так, чтобы не насмерть, конечно. Но получила свое хорошенько. Притворилась мертвой. Наверное, мой клиент был очень расстроен.
— И тебе поверили? — с сомнением проговорил Борис.
— Вся башка была в крови — почему нет? Потом проверяли ошейником…
Борис вспомнил жуткий шрам на шее девушки.
— Как?
— Как обычно. Включали и жгли шею. В каждом гладиаторском ошейнике вмонтирована быстро разогревающаяся спираль. Как в кипятильнике.
Дикая улыбнулась улыбкой, похожей на оскал.
— Когда тебя палят — запашок еще тот… Но пилюля действовала. Боли я не чувствовала.
— Что было потом?
— Потом меня вывезли из колизея вместе с другими трупами. Привезли к печке.
— Куда? — не понял Борис. — К какой еще печке?
— ГМК. Городской мусоросжигательный комплекс. При нем и крематорий тоже есть. Трупы в Ставродаре обычно сжигают.
— И почему же тебя не сожгли заживо?
— Повезло, — уклончиво ответила она. — Здорово пригодилась вторая пилюля. В общем, я выбралась из города.
— Как? Вылетела через трубу крематория, что ли? Как ведьма?
— Что-то вроде… — хмыкнула чернявая.
Борис понял: подробностей побега он от нее не дождется. Если они вообще есть, эти подробности. Если девчонка не сочиняет.
— Потом, уже за городом, начался отходняк, — продолжала она. — Голова, шея. И так, вообще…
Борис поморщился:
— То, о чем ты говоришь, невозможно.
— В этой жизни возможно все, пятнистый. Возможно выбраться из такой ямы, откуда обычно не выбираются. Возможно туда же упасть с самой вершины. Возможно даже люто возненавидеть работу, о которой так мечталось совсем недавно. Разве нет?
М-мать твою! Он и не заметил, как его подцепили на крючок откровенности. Установили незримую связь и снова заводят непонятный, скользкий какой-то разговор.
— То, что я замочил дикую малолетку, еще ничего не значит, — угрюмо пробормотал Борис. — Просто с непривычки…
— Значит, еще как значит, пятнистый… — с ласковой ехидцей перебила она. — И именно потому, что с непривычки.
— Хватит, — Борис раздраженно мотнул головой. — Я больше не хочу об этом говорить.
— Но все же говоришь. И чего тебе нужно от этих разговоров? Прощения? Отпущения? Понимания?
Нет, ну какого, в самом деле, она ковыряется в его душе?! Пытается хотя бы так отомстить за свое пленение?
— А чего хочешь ты? Почему цепляешься ко мне, как клещ?
Она помедлила. Немного, самую малость.
Прозвучавший затем ответ оказался неожиданным для Бориса. Более чем неожиданным.
— Потому что мы можем помочь друг другу. И еще не известно, кто кому поможет больше.
Вот в чем дело! Вот для чего затеян этот гнилой разговорчик по душам! Борис усмехнулся. Не зря все же охотникам запрещено говорить с добычей. Добыча может оказаться хитра и изворотлива. Так что нужно подобрать сопли, встряхнуться, взять себя в руки.
Не поддаваться на провокации.
— Ты хочешь сказать, что я могу помочь тебе сбежать? — медленно проговаривая каждое слово, произнес он.
— А я — тебе, — быстро и коротко, словно трехпатронную очередь из автомата, вставила чернявая.
— Че-го?!
Такой наглости Борис не ждал даже от нее.
— Без меня ты сдохнешь в диких землях.
Он даже не разозлился: настолько велико было удивление.
— А с чего ты вообще взяла, что я собираюсь в дикие земли?
В конце концов, девчонка, вывалившаяся из окна, того не стоит. Подумаешь! Одной дикой больше, одной меньше. А депрессуха — пройдет. Он привыкнет к этой работе. Человек ко всему привыкает. И он настреляет столько баллов, сколько нужно, чтобы не затевать больше подобных бесед. Ни с кем не затевать.
Она вздохнула.
— А если я скажу, пятнистый, что однажды у тебя не окажется другого пути?
Странные намеки. Чернявая словно что-то скрывала. Или нет, скорее, недоговаривала что-то. Девчонка словно присматривалась к нему и изучала его, прежде чем на что-то решиться. Такое впечатление, будто она знает нечто важное, чего не знает он, однако делиться этим знанием не спешит. Это беспокоило и даже пугало. Зря он вообще ввязался в этот разговор.
— Если я скажу, что тебе лучше идти со мной, а не с теми, за кем ты идешь сейчас?
Да что за чушь она несет, в самом-то деле?! Борис тряхнул головой. Мысли о малолетке, выпрыгнувшей из окна, больше его не тревожили. Чернявая отвлекла его, заставив размышлять о другом, и… И теперь он был почти в норме. Странно, но именно дурацкий разговор с пленной дикой отрезвил и привел Бориса в чувство.
— Я уже выбрал свой путь и не вижу причин сожалеть об этом, — сказал он.
— Пятнистый, ты врешь себе или мне?
Борис покачал головой.
— Ни то ни другое. Я просто не вижу причин верить тебе. Меня предупреждали, что вы, дикие, мастаки вешать лапшу на уши. Видимо, предупреждали не зря.
Повисла пауза.
— Твое недоверие может выйти тебе боком, пятнистый.
— Глупо доверять дикой, которая спит и видит, как бы со мной расправится.
Она долго и молча смотрела на него сквозь решетку.
— Знаешь, желания имеют свойство меняться. Одни уходят, другие приходят. А те, что остаются, — ослабевают.
— В самом деле? — усмехнулся он.
— Ты ведь сам уже не так сильно хочешь быть хэдхантером.
— Но я и не настолько ненавижу эту работу, чтобы отказаться от нее.
— А может быть, ты просто боишься отказаться?
Может быть. Скорее всего. Больше всего на свете он боялся сейчас оказаться среди дичи, спасающейся от охотников. А в этом мире самый верный способ не стать дичью — самому быть охотником. Ну а неприятные мысли, глупые сожаления и душевные терзания — дело проходящее.
