Они укрылись за поленницей дров во дворе. Замерли, прислушиваясь и приглядываясь.
Дом впереди был похож на крепость. Толстые стены. В окнах — решетки, запирающиеся изнутри. Дверь кондовая — толстые доски с железной обивкой. Такую с ходу не вышибить. Ни плечом, ни прикладом. За такой дверью можно долго продержаться, даже если в хутор ворвутся дикие.
Однако охотники были экипированы лучше диких, и в их арсенале имелось кое-что получше плеча или приклада.
— Берест, Шурш, прикройте! — велел Ухо.
Сержант, пригнувшись за поленницей, потянулся к подсумку с гранатами.
Борис направил автомат на узкое окошко у самой двери. Ствол и подствольный ампуломет легли на дровяные развалы, как на окопный бруствер.
Это окно смотрело прямо на их поленницу. Если будут стрелять, то только оттуда.
За треснувшим стеклом виднелась решетка (через нее внутрь гранату не забросишь), за решеткой висела прозрачная занавеска. Занавеска не двигалась.
— Эй, кто за дверью, — отойди! — рявкнул Ухо. Так, на всякий случай. — Гранату бросаю!
На обычной войне предупреждать об этом противника не принято. Но сейчас шла не война, а охота, и охотникам нужна была живая и здоровая добыча. Непопорченный товар — вот что им сейчас было нужно.
Подходить к двери ближе Ухо поостерегся. Вынырнув на миг из-за поленницы, сержант взмахнул рукой и тут же спрятался снова.
В воздухе мелькнул шипастый цилиндрик.
Фугаска-липучка! Борис успел заметить, как граната в полете покрывается белой пенистой массой. Густая пена хлестала из шипов, словно взболтанная газировка из узких бутылочных горлышек, однако не брызгала в стороны, а лишь обволакивала металлическую болванку.
Негромкий стук… Цилиндр ударился в нижнюю часть двери. Граната повисла над самым порогом как приклеенная. А впрочем, так и есть — приклеенная. Липкая пенистая смесь действовала лучше любого клея.
Занавеска за окном по-прежнему не шевелилась.
Секунда, вторая, тре…
Вспышка! Взрыв!
Борис пригнулся, свалив себе на ноги несколько чурок с поленницы.
— Вперед! — приказал Ухо.
Борис выскочил из-за укрытия вслед за сержантом и Шуршем.
Двери больше не было. Вообще. И не только двери. Снесло оба косяка и притолоку. Разворотило порог и крыльцо. Вырвало кусок стены в пару кирпичей. Выбило стекло в окне.
Впереди дымился пустой проем. Вокруг лежали обломки досок, осколки кирпича, битое стекло.
Если за дверью кто-то и прятался, то теперь он был мертв.
Но нет — никто не прятался. Никого за дверью не было.
Ухо и Шурш прилипли к разбитым косякам по обе стороны дверного проема. Борису места у косяка не нашлось.
Он припал на колено у разбитого крыльца. Секунда задержки…
Все трое прислушивались к тишине, царившей в доме.
— Может, газ? — негромко спросил Шурш. Он взглядом указал на подсумок с фанатами и противогаз на боку.
— Не нужно пока, — качнул головой Ухо. — Домов еще много, а гранат мало. Одну уже потратили — хватит. Да и нет здесь, похоже, никого.
Ухо повернулся к Борису, кивнул на вход:
— Но ты, Берест, все-таки проверь на всякий случай.
Ну конечно! Новичкам везде у нас дорога… Если жаба душит потратить газовую гранату, но хочется убедиться на все сто, что добычи в доме нет, можно пустить вперед новобранца.
Борис переступил порог. Под ногами захрустело.
Тесная прихожая, заваленная обломками выбитой двери. За прихожей — холл. Там тоже пусто. Никто в хэдхантеров не стрелял, никто не бросался с ножами и дубинками.
Ухо и Шурш вошли в дом вслед за Борисом, подняв стволы над его плечами. Неприятное все же чувство быть живым щитом. Живые щиты обычно погибают первыми.
Комната справа. Чисто…
Комната слева. Чисто…
И еще одна дверь — впереди. Борис толкнул ее калашом.
Кто-то вскрикнул. У кого-то не выдержали нервы…
В доме все-таки были люди!
К окну из-за старого облезлого шкафа метнулись два силуэта.
Борис машинально нажал на курок подствольника.
Два выстрела-хлопка. Две потраченные шприц-ампулы.
Один хуторянин ударился в простенок, сполз на пол, прижимая к телу сведенные судорогой руки и ноги и трясясь как в лихорадке. Второй успел-таки вскочить на невысокий подоконник и дернуть засов решетки.
Нет, не второй — вторая!
До окна добежала молодая женщина. Защитная решетка распахнулась под ее весом вместе со створками рамы.
Видимо, хуторяне надеялись притаиться, переждать, остаться незамеченными. Глупая надежда…
Женщина, виляя из стороны в сторону, бросилась прочь от дома. Нырнула в тесный переулок.
Борис прицелился, но выстрелить по бегущей мишени не успел. Опередили.
Хлопнуло раз, другой. Подствольники Уха и Шурша выплюнули по шприц-ампуле.
Один шприц угодил беглянке чуть пониже спины.
— Ать, хорошо! — довольно прикрикнул сержант. Судя по всему, этот трес-балл достался ему.
…Со следующим домом было сложнее. Здесь их встретили стрельбой. Правда, не сразу.
Массивная входная дверь оказалась распахнута настежь. Она словно приглашала войти, наскоро осмотреть здание и следовать дальше.
Бориса насторожил кирпич, подложенный под дверь. Кто-то не хотел, чтобы она случайно закрылась. Кто-то хотел видеть подступы к дому и любого, кто приблизится к порогу.
Это было похоже на хитрость.
Борис остановился.
В полумраке темной прихожей почудилось слабое движение. Он отшатнулся в сторону — к стене соседнего дома, пригнулся. И — вовремя.
За дверным проемом полыхнула вспышка. Грянул ружейный выстрел. Крупная картечь кучно посекла кирпичную кладку над головой, звякнула о каску. Не пригнись он за миг до того, картечь разнесла бы забрало и превратила бы лицо в кровавое месиво.
Борис упал, где стоял. Размытая дождями водоотводная канавка была не самым надежным укрытием, но это все-таки лучше, чем ничего.
Рядом — в той же неглубокой траншее — залегли Ухо и Шурш.
Шурш, перевернувшись на спину, поднял автомат и вслепую дал очередь боевыми. Однако ни задеть, ни напугать хуторского стрелка не удалось.
Бахнуло снова Картечь легла точнехонько в рыхлый земляной холмик, из-за которого шмальнул Шурш. Холмик взорвался, засыпав охотников пылью и комочками грязи.
— Перестреляю всех, суки пятнистые! — донеслось из дома.
