— Дай-ка угадаю… Из буферки двинули, потому что Союза боялись. А здесь, думали, авось пронесет, да? Думали, если на пятнистых нарветесь, хэды убивать все равно не станут? Думали, лучше в тресы, чем в могилу? Корень словно специально накручивал себя. Голова пленника втягивалась в плечи.
— Ну что молчишь, Очко? Куда язык засунул?
Пленник снова не ответил. Корень шумно выдохнул и задал совсем уж неожиданный вопрос:
— Кем раньше был?
— Кто? — Людоед поднял на него удивленные глаза. — Я?
— Ты.
— Когда раньше?
— До кризисов.
— Менеджер, — растерянно пробормотал Очко.
Корень усмехнулся.
— Менеджер? Ну и что же ты делал, менеджер?
— В каком смысле?
— В прямом. Чем занимался?
— Ну… — Глаза парня затравленно бегали. Он явно не понимал, к чему затеян этот странный разговор.
— Ну?! — поторопил Корень.
— Ну… — пленник пожал плечами, — офис…
Корень вздохнул. Опять повернулся к Борису и Наташке.
— Вот-вот, вся страна у нас была «ну офис». Привыкли торговать чужим барахлом, качать нефть за границу, делать бабло из ничего не стоящих бумажек, плодить бюрократов да таких вот менеджеров. «Ну офис», мать их!
Корень перевел взгляд на зашуганного каннибала. Зыркнул — как дубиной припечатал.
— Офисный планктон, да? Да, я тебя спрашиваю?!
И снова Очко не смог выдавить ни слова. Только нервно кивнул.
— Офисный планктон пожрал кита, — с ненавистью сказал Корень.
Борис удивленно посмотрел на предводителя диких. О чем это он? Об экономике, никак…
— Простейшие всегда выбирают самый простой и легкий путь, — процедил сквозь зубы Корень.
А это уже о чем-то другом…
— И теперь вот тоже выбрали, — продолжал Корень. — Человечину жрать. Вкусно, а?
Он навис над пленником. Очко был бледный, как смерть.
— Встать! — рявкнул Корень.
Сам подняться пленник, наверное, не смог бы, но Гарик ловко вздернул людоеда на ноги. Очко весь съежился от страха. Сжался. Скукожился. Действительно, впечатление было такое, будто каннибал стал меньше. Как та голова в гранатной сумке.
Корень подошел к висельнику в пятнистом камуфляже. Кивнул на безголового хэда:
— Глянь на его руки, менеджер. У мужика все ладони в мозолях. Такие мозоляки годами натирают. Сразу видно — работяга. Пахал всю жизнь. Наверное, честно пахал. Не прохлаждался под кондиционером, как некоторые, не перекладывал бумажки, не сидел в Интернете и не гонял целыми днями в компьютерные игрушки.
Корень повернулся к Очку.
— Это тебе не «ну офис». Этот хэд раньше нормальным мужицким делом занимался. И вот что я тебе скажу: не из-за таких, как он, мы оказались в заднице. А из-за никчемных паразитов вроде тебя, Очко.
«Что это?» — не мог взять в толк Борис. Проявление классовой ненависти? Поиск виновных в череде экономических кризисов? Запоздалый, слепой и судорожный поиск, когда всех — под одну гребенку… — Мужик, правда, тоже ссучился и выбрал паскудный путь, — продолжал Корень. — Пошел в пятнистые, ублюдок. Но он хотя бы людей не жрал. А ты…
Глаза Корня горели. Каннибала била дрожь.
— А ты — жрешь! Жрешь, спрашиваю?!
Очко выхрюкнул что-то нечленораздельное.
— Четче отвечать! — потребовал Корень. — Жрешь? Только не виляй и не вздумай отпираться — хуже будет! Ж-ж-жрешь, сука?
— Д-д-да, — едва расслышал Борис слабый дрожащий голос.
Кажется, каннибал понял, что его конец близок.
— Ну так жри!
Вырвав людоеда из рук Гарика, Корень пихнул пленника мордой в висящий вверх ногами безголовый труп. Засиженный мухами и уже начинавший пованивать.
Влажный почерневший срез на шее хэда оказался как раз на уровне лица Очка. Потревоженные мухи, тяжелые, жирные и зеленые, разлетелись с возмущенным жужжанием.
— Жри, я сказал! — потребовал Корень.
В наступившей тишине звонко лязгнул автоматный затвор.
Неужели Корень патрона не пожалеет? Но тогда почему бы сразу не пристрелить каннибала? Зачем весь этот спектакль?
— Давай жри-и-и!
Очко всхлипнул раз, другой. И начал…
Жрать начал.
Плача и трясясь, человек, окончательно утративший человеческий облик, отгрызал от раны на шее висельника подсохшую сукровицу, протухшее сырое мясо и клочья кожи. Кривился, но жевал, жевал через силу. И — тьфу ты, мерзость какая! — глотал. По щекам, порезанным стеклами очков, текли слезы, но менеджер-каннибал не останавливался. Челюсти работали…
Борис отвернулся. Он не мог на такое смотреть. К горлу подкатывала тошнота. От одной мысли о том, что там, на реке, едва выбравшись из плавучего гроба, он сам едва не согласился есть людей, хотелось блевать.
— Планктон пожрал кита… — снова повторил Корень свою странную фразу. Произнес он это неторопливо, зло, четко и вдумчиво.
А после нанес удар. Быстро и резко. И точно. И сильно. Очень.
Так бьют, когда хотят убить.
Приклад «калаша» впечатался под затылок пленнику. Хрустнули шейные позвонки. Очко ткнулся лицом в погрызенную рану. Перепачкался. Упал. Дернулся несколько раз. Голова нелепо мотнулась на перебитой шее. Каннибал затих.
Над ним медленно покачивалось мертвое тело в пятнистом камуфляже.
Охотник за человеческими головами завалил пожирателя человечины. Самосуд свершился. Самосуд или все же справедливая кара?
— Убрать падаль, — приказал Корень Гарику и двум арбалетчикам.
Голос его был усталым и бесцветным.
Очко утащили за кусты — туда, где уже лежали два трупа.
Глава 11
— Давить надо мразь, — процедил сквозь зубы Корень.
— Можно было просто прикончить этого Очка, — заметил Борис. И осекся под взглядом Корня.
— Нельзя! Просто — нельзя. Нужно давить. Причин для этого достаточно, Берест.
Недолгое молчание, а потом…
— Во-первых, трупожоры, бегущие от Союза, — легкая добыча для хэдов, — принялся объяснять Корень. Хотя ни Борис, ни Наташка не требовали объяснений. Он словно оправдывал свои действия в собственных глазах. — А легкая добыча рано или поздно попадает в тресовозки и подпитывает трес-трафик. Во-вторых, эти выродки доставляют неприятности нам. — Корень поморщился. — Могут напасть на разведчиков, на отставших или заблудившихся егерей. В-третьих, они снимают и сжирают мертвых хэдов, которых мы вывешиваем, чтобы показать пятнистым, что их ожидает. Ну и в-четвертых…
