— Ты знаешь, что он сделал с людьми в тресовозке? — Борис кивнул на Гарика.
— Что я приказал, то и сделал.
Борис посмотрел на Корня. Не поверил. Покачал головой.
— Нет, ты не знаешь, старшой…
— Успокойся, Берест!
А ему не нужно было успокаиваться. Он не бился в истерике, как какая-нибудь экзальтированная дамочка. Он говорил спокойно и держал себя в руках. Пока держал. Просто ему не нравилось то, свидетелем чего довелось стать. Свидетелем и участником. Паршивое такое знакомое чувство. Еще по хэдхантерской службе знакомое.
— Твой Гарик… — начал было Борис.
— Гарик все сделал правильно, — оборвал Корень.
— Правильно?! — А вот тут его уже накрыло. — Фугаску снаружи и осколочную гранату — внутрь тресовозки! Это ты называешь правильно?! А потом еще зажигалку в окошко! Это, по-твоему, правильно, Корень?
— А ты чего ждал, Берест?
Чего он ждал? Ясно чего…
— Ну хотя бы того, что пленников освободят.
— Из запертой тресовозки?
Да, это сложно, но…
— Можно было бы попытаться. Найти способ.
— Нельзя было, — отрезал старшой. — И какой в этом смысл? Люди, надышавшиеся слезоточкой, все равно далеко бы не ушли. Не на горбу же их переть. Думай, о чем говоришь, Берест!
Ну да… Борис невесело усмехнулся. Надо было думать. С самого начала надо было. Если уж егеря режут своих соратников, лишь бы те не стали добычей пятнистых, то на кой хрен им возиться с живым товаром хэдов? Проще пустить в расход нетранспортабельных тресов — и вся недолга.
Борис вспомнил нападение хэдхантеров на хэдхантеров, в котором ему однажды довелось участвовать. Тогда они обстреливали из засады не конвой более удачливых конкурентов, а их трес-транспорты. Тем самым увеличивая стоимость своего товара. Да, тогда цель была другая, но вот методы очень, очень похожие.
— Ты ведь и первую тресовозку утопил специально, а, Корень?
Старшой не отвел глаз.
— А ты бы хотел, чтобы она уехала?
Значит, специально. Значит, так все и было задумано с самого начала.
— Понятно…
Теперь ему было…
— Все понятно.
— Берест, прекрати! — нахмурился Корень.
Да я бы с радостью, старшой, — криво усмехнулся Борис. — Но что-то, знаешь, не прекращается. Ты не слышал, как кричали тресы. Как плакал сгоравший заживо ребенок. А я слышал это.
— А я сказал — хватит! — Корень повысил голос. — Если для дела нужно, чтобы плакали дети, я заставлю их плакать.
— Для какого дела? — скривился Борис. — Каким делом ты оправдываешься?
— Хэды… — начал было Корень.
Но на этот раз Борис не дал ему сказать.
— Да вы же сами хуже хэдов! — перебил он. Собеседник, вопреки ожиданиям Бориса, не взбесился и не перешел на крик.
Так и должно быть, — неожиданно спокойно произнес Корень. — Чтобы справиться с хэдами, нам нужно быть хуже их. И чем хуже мы будем, тем быстрее справимся.
Борис, не желая соглашаться, покачал головой.
— Знаешь, Корень, я под таким не подписывался. Резать головы хэдам — это одно, но мочить всех подряд направо и налево…
— Разве я заставлял тебя это делать? — холодно улыбнулся старшой.
Борис промолчал. Нет, следовало признать, такого приказа он от Корня не получал.
У меня, слава богу, найдутся менее щепетильные люди, готовые избавить тресов от рабства.
Менее щепетильные? Ну да, Гарик, например. Он всегда готов, он с радостью избавит других от рабства. Легко и просто избавит. Ножом по горлу. Гарик — ценный и послушный охотник. Ну а он, Борис… А что он? Он сгодится в прикрытие, например. Он на этой охоте — мелкая сошка и одноразовый расходный материал.
Хлюпики-гуманисты нам не нужны… Так, кажется, говорил Стольник — хэдхантерский взводный и бывший командир Бориса. Похоже, тот же принцип исповедовали и охотники за хэдами.
— Пойми, Берест, — продолжал Корень, — убийство тресов — такая же необходимость, как и убийство хэдов. В чем-то это даже более важно.
— Более? — скривился Борис. — Более важно?
— Конечно. Тут ведь все просто. Во-первых, мы не должны позволять хэдам увозить тресов в столицу. Чем меньше их туда попадет, тем скорее столица загнется и сожрет сама себя. А во-вторых…
Лицо Корня стало жестким и злым:
— Во-вторых, каждый свободный человек должен раз и навсегда усвоить, что рабство не спасет ему жизнь. Он должен знать, что если он выберет участь треса, мы доберемся до него даже в тресовозке.
Да, действительно просто. Все. Слишком просто. Вот только…
— Ты решаешь за других, Корень.
— Я решаю для блага других. А впрочем, это решено не мною. У меня приказ.
— Приказ Вана?
— Да. И как бы я ни относился к этому приказу…
— А как ты к нему относишься? — прищурился Борис. — Если честно, а, Корень?
— И как бы я ни относился… — снова сквозь зубы повторил старшой.
— Нет, а все-таки как?
Корень вздохнул.
— Это разумный приказ.
— Разумный не всегда значит правильный. — В данном случае — правильный, — процедил Корень. — Мы уничтожаем тресовозки уже не в первый раз.
«Вот почему хэды стали бронировать трес-транспорты», — подумал Борис.
— И думаю, не в последний.
— Ну и что же ты чувствуешь, Корень, когда по твоей воле гибнут запертые в них люди?
— Люди? — Старшой криво усмехнулся. — Берест, ты уже и трупожоров считаешь людьми?
— В тресовозки попадают не только они.
— Да мне по хрену кто туда попадает! — с раздражением бросил Корень. — Важно, что туда попадают будущие рабы!
— Не по своей воле.
— По своей — не по своей! — Корень зло сплюнул под ноги. — Все равно! Они попадают. Они становятся тресами.
— Никто к этому не стремится специально.
— Они становятся тресами, Берест!
— Тресами люди становятся по-разному. И как правило, в том нет их вины.
— Зато у них всегда есть выбор. Лучше умереть в бою, сражаясь бок о бок с нами, чем сдохнуть в тресовозке.
Борис вздохнул:
— Если с вами, то — не в бою, а на охоте.
— Пусть так, — усмехнулся Корень. — Но мы охотимся на хэдов!
— За их головами вы охотитесь, — устало проговорил Борис. — Хотя сейчас я уже и не знаю, за чем больше — за хэдовскими головами или за тресами в хэдовских тресовозках.
