Предсказание Миши Филипчука сбылось с быстротой просто-таки угрожающей. Уже через десять минут послышались пронзительные визги Лены, потом натужное пыхтение и бормотание Маминова, и Миша Филипчук не замедлил отпустить по адресу парочки несколько критических замечаний. Миша Филипчук изощрялся в остроумии минуты две, пока вдруг до моего слуха не долетели какие-то странные глухие хлюпы, а потом послышался стук, который бывает, когда на металл падает что-то тяжелое и мягкое. Глухая тревога сжала сердце, похолодели ноги, и я, медленно поднявшись с места, направилась к двери, чтобы одним глазком взглянуть, чем там, собственно, заняты Лена и Маминов. Если опять ложная тревога, то, пожалуй, хватит. Я и так вела себя как глупая курица, беспокоящаяся по делу и без оного.
Но предчувствия, эти звериные предчувствия сидящего во мне второго, хищного, существа! Куда их деть, предчувствия?
Я приоткрыла дверь и глянула одним глазом… И тут же распахнула дверь настежь.
Банкир Маминов с окровавленной головой лежал на дне бассейна. Он был недвижим. Бассейн был почти пуст. Вода стремительно уходила в спусковую трубу. На бортике же бассейна, свесив руку и ногу, валялась Елена. Она пыталась поднять голову, изредка с непослушных губ срывались сдавленные стоны. Ко дну бассейна был припечатан пробитый, сдувшийся матрас.
Павла Борисовича не было.
Я спрыгнула на дно бассейна. Маминов поднял голову и выговорил:
– Отца… черный… там.
Большего он сказать не успел, потому что потерял сознание. Я обшарила глазами борта бассейна и, сообразив, что могло произойти, рванула на себя решетку отверстия стока. Да! Решетка легко распахнулась, и за ней оказалась сдавленно булькающая, ворочающаяся всплесками пустота. Сомнений быть не могло: то, что было оборудовано под сток, было еще и секретным тоннелем, и по нему неизвестные злоумышленники, очевидно, тащили сейчас Маминова-старшего.
– Ну, Леонид Ильич!.. – прорычала я и повернулась к зашевелившейся Лене: – Куда выводит этот ход? Ну, именинница!
– Он мог… заблокировать… снаружи…
– Куда он выводит?!.. – закричал подскочивший к Лене Филипчук, мгновенно избавившийся от остатков хмеля. Его босс, застрявший в дверях, осоловело вращал глазами.
– На задний двор… возле теннисного корта. Но он наверняка… заблокировал… лучше улицей. Улицей пройти.
Я и Миша бросились вон из сауны, преодолев череду препятствий – едва не сшибли по пути стайку почти голых девиц, продрались сквозь танцующих, – мы бросились за дом, туда, где находился теннисный корт. Двое охранников последовали за нами. И тут мы увидели…
В тусклом свете фонаря на столбе возле теннисного корта в буквальном смысле из-под земли возникла огромная фигура, волочившая почти голое тело Павла Борисовича. В том, что это Павел Борисович, сомневаться не приходилось: только в сауне человек одет так легко. Точнее, раздет так капитально.
А на корте стоял вертолет – тот самый, что пролетал над рекой, когда Леонид Ильич Климов с компанией, в которой был и мой босс Родион Потапыч Шульгин, глушили рыбу динамитными шашками. Из вертолета выпрыгнул человек, и вдвоем они легко, с удивительной быстротой затащили отца банкира в вертолет. Я вскинула пистолет и выстрелила, моему примеру последовали и двое охранников, побежавшие с нами, с вертолета ответили автоматной очередью. Человек, последним забиравшийся в вертолет, вдруг пошатнулся и, схватившись руками за левую ногу, упал плашмя наземь. Правда, и один из охранников Климова получил автоматную очередь в грудь. Он умер почти мгновенно.
А вертолет уже поднялся вверх и неслышно удалялся, дразня огнями.
Неслышно. Еще бы его могли услышать! Дико грохочущая мощнейшая аудиосистема с четырьмя громадными колонками, шквал звуков, несущихся в открытые окна дома, позволили неслышно приблизиться, а потом и удалиться вертолету.
Ох, как несчастливы для Маминовых дачи экс-кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС!..
– Все рассчитали, сволочи, – процедила я сквозь зубы и направилась к корчащемуся на земле бандиту. Тому, которому прострелили ногу, когда он лез в вертолет. Филипчук подоспел к нему первым и воскликнул:
– Так это же один из дорогих гостей! Ну что, скотина, колись! – сказал он этому невзрачному на вид мужичку лет тридцати пяти – тридцати семи. – Лучше по-хорошему, говнюк, потому что иначе я тебе не завидую, падла! Кто умыкнул Павла Борисыча, вонючка? Ну! – Он приставил ствол к голове пленника, тот было открыл рот, но… вдруг брызнул фонтанчик крови, и мерзавец с простреленной головой повалился в траву. Выстрела слышно не было. Стоявший за моей спиной охранник подскочил к Мише Филипчуку и заорал:
– Ты че, дурак? Ты че его замочил, идиот?
Миша развел руками. На его лице было написано величайшее изумление. Наконец он молча протянул свой пистолет орущему на него охраннику, и тот изумленно выговорил:
– Так он же у тебя и с предохранителя не снят!
– Вот именно… – задушенно шепнул Филипчук. И бешено выругался, и мы с ним как по команде посмотрели туда, откуда, верно, и прилетела пуля. Там, над лесом, не меньше чем в километре от нас, удалялись огни вертолета…
Глава 14
– Не бывает! Не бывает такого!..
Это выкрикнула я. От бешенства, от злобы, от охватившего меня сознания собственного бессилия выкрикнула. Ну кто же мог подумать, что моего клиента из-под носа уведут через неизвестный мне тоннель, а незадачливого подельника похитители застрелят прямо-таки с робингудовской меткостью. Попасть ночью с летящего вертолета в человека, находящегося в километре от тебя, причем не куда-нибудь, а в голову, – это проявление высочайшего мастерства! И не зря я сказала, что такого не бывает. Практически – никогда…
Узнаю руку, подстрелившую Мавродитиса и Цветкова. И я вспомнила простреленную колоду карт в тире, а потом неожиданно всплыло пьяное красное лицо отца Валентина с жестокими, ясными, трезвыми глазами.
А в доме мгновенно протрезвевший Родион, которому я в двух словах изложила происшедшее, резко спросил Анну Ивановну:
– Крестная, где ваш муж? Где Леонид Ильич?
– Но ведь ты не думаешь, что это он… – ошеломленно выговорила она, но Родион не стал слушать, перебил вежливо, но твердо:
– Где он?
– Он устал, и его отвели отдохнуть, – ответила Анна Ивановна. Ее такту можно было отдать должное, но, пожалуй, для того требовались другие обстоятельства. «Устал»! Видела я, как он «устал»! Крестиком раскинувшись, об пол бился, болезный! Примерно так выразился бы, верно, отец Валентин.
– А где отец Валентин? – вырвалось у меня почти против воли.
Отец Валентин, по словам климовской секьюрити, мирно почивал сном младенца в одной из спален загородного дома.
– Хотелось бы верить в это, – выговорила я сквозь зубы и вместе с боссом направилась будить Леонида Ильича. Было к нему несколько вопросов, требующих немедленного разрешения.
