Жрец говорил. Делал он это громко, долго и вдохновенно, словно читал заунывным речитативом бесконечную героическую сагу. Вайделот то простирал руки над трепещущей паствой, то склонялся в поклонах перед обрядовым полотнищем. С древнепрусским у Бурцева было не ахти. Хоть и улавливало ухо порой в словах оратора славянские корни, общий смысл сказанного все же остался за пределами понимания.
Жрец наконец закончил вступительную речь. Кивок — и бородатый мужик подтащил козла поближе. Священнослужитель возложил длань на рога упирающемуся животному, затянул что-то по новой. Насколько понял Бурцев, в этот раз звучало не эпическое повествование, а торжественное перечисление. Похоже, вайделот взывал ко всем многочисленным богам и божкам прусского пантеона. Первыми прозвучали знакомые уже имена Перку, Потримпо и Патолло.
Жрец умолк. Боги призваны? Недолгая — в полсекунды пауза и… Словно по команде, пруссы разом бухнулись на колени. Заголосили, заканючили, завизжали, завопили наперебой — Аделаида под боком Бурцева аж вздрогнула от неожиданности. Но наблюдения не прервала.
А в сарае творился полнейший бедлам. Кто-то бил себя кулаками в грудь, кто-то катался в пыли, кто-то рвал собственные волосы и бороду. Так, значит, это и есть общинное покаяние?! Бедные прусские небожители! Вряд ли даже им под силу разобрать хоть что-либо в этом многоголосом оре кающихся грешников.
Самоуничижительные возгласы как-то незаметно перешли в песнопения. Люди один за другим поднимались с колен. Двое или трое подхватили несчастного козла, оторвали истошно мекающую животину от земли, протащили вокруг костра. И вновь опустили перед жрецом.
Стало тихо. Только жалобно блеял черный козел, да что-то втолковывал своей пастве кривой вайделот. Видимо, теперь речь шла о жертвоприношении. И правда — под козлиной бородкой в багровых отблесках костра вдруг блеснул изогнутый нож с широким лезвием.
Агонизирующего козла держали за изогнутые рога над ямой в земляном полу. Туда и сливалась кровь из перерезанных артерий. Кровь била струей. Кровь пенилась. Кровь дымилась. Козел затихал.
В благоговейной тишине жрец опустил в кровавую ванну деревянную чашу, зачерпнул теплой темной жидкости, брызнул вокруг. Алый крап остался на закопченных стенах сарая, несколько капель попало в костер. На углях зашипело. Приподняв полотнище, вайделот щедро плеснул и туда. Затем накапал красного в крынки со скисшим молоком. Забормотал молитву, провел над сосудами руками, освящая так любимый пруссами напиток. Бурцев поморщился. Забродившее кобылье молоко с козлиной кровью, сдобренное к тому же вайделотской магией… Забористое должно получиться питье!
Глава 12
Пруссы подтягивались к своему священнослужителю. Каждому тот давал отхлебнуть малую толику густой липкой жидкости из ямки. И каждого метил козлиной кровью. Красные отпечатки жреческой длани оставались на лицах отходивших в сторону. Лица светились счастьем. Измазанные кровью губы делали собравшихся похожими на вампиров.
— Иезус Мария! — тихо выдохнула Аделаида.
От дальнейшего просмотра, однако, она по-прежнему не отказалась.
А мертвого козла в сарае уже рубили и разделывали начасти. Мясо огромными кусками бросали на плоские камни очага и прямо в горящие поленья. Вскоре из щели потянуло дразнящим ароматом жаркого.
Готовили женщины. Управлялись прусские бабы и девки с мясом быстро, молча и без особых кулинарных изысков. Не готовили даже, а так — вываляв в углях, едва обжаривали слегка и поверху, а затем бросали полусырые дымящиеся шматы на длинные доски, прибитые вдоль стены.
«Все-таки это стол», — отметил про себя Бурцев. Потом настал черед приготовления обрядовых хлебцев. Тоже любопытный ритуальчик… Занятнее даже свистопляски с черным козлом. Женщины лепили из теста небольшие колобки, по форме и размерам напоминавшие снежки, и осторожно передавали их мужчинам. Те, чуть пританцовывая и бубня под нос заклинания, кидали шарики из теста друг другу — прямо через костер. Хлебцы летали над пламенем туда-сюда и постепенно твердели, покрывались коркой. Прусские «жонглеры» обжигали пальцы о горячее тесто, дули на ладони, размахивали руками. И пасовали друг другу все быстрее, все яростнее, доводя себя до исступления.
Порой летающие колобки не удавалось поймать вовремя. Они падали на землю, откатывались в сторону, иногда — в огонь. Их тут же подхватывали и, даже не сдув пыль-золу, вновь отправляли в полет. Толком испечь хлебцы таким образом, конечно, наука мудреная, но, похоже, доводить поварскую работу до конца под сенью сарая-храмовины вообще не принято. Едва куски теста затвердевали и наливались слабым румянцем, их укладывали на доски рядом с дымящимся мясом.
Бурцев был озадачен. Опять намечается пирушка? А как же кара за грехи? После общинного покаяния должно же ведь последовать хотя бы символическое наказание?
Наказание последовало. И отнюдь не символическое.
Когда недожаренное козлиное мясо и недопеченная сдоба лежали на досках, пруссы вновь всей толпой рухнули на пол. Стоять остался лишь один вайделот. Одноглазый жрец воздел к плоской крыше сарая свой посох, что-то рявкнул — громко, но неразборчиво. Размахнулся от души и с силой опустил кривую палку на чью-то согбенную спину. И на другую. И на третью…
Вайделот скакал и крутился в безумном шаманском экстазе. Жреческий балахон развевался подобно крыльям чудовищной птицы, кривой клюв ритуального посоха поднимался и опускался. Одноглазый лупил несчастных соплеменников направо и налево. Не пропускал никого — ни старых, ни малых. А удары, между прочим, беснующийся священнослужитель наносил умело и болезненно, со знанием дела. Такими ударами и такой дубинкой запросто можно было и изувечить человека.
Дикий вой и душераздирающие крики наполнили сарай, вырвались наружу, встревожили, разогнали тишину ночи… Покаявшиеся грешники расплачивались за все свои проступки разом. Расплачивались собственными боками, хребтом и шкурой.
Избиение продолжалось долго — до тех пор, пока свою порцию не получил каждый. Потом жрец устал. И все кончилось. И началось заново.
На этот раз уже сам вайделот, отбросив посох, упал возле ямы с козлиной кровью, скорчился, прикрыл голову руками. Его мгновенно обступили и — Бурцев не поверил своим глазам — набросились всей толпой. Женщины дергали и щипали священнослужителя. Мужчины били кулаками и пинали под ребра. Не в полную силу, конечно, — не так, как давеча жрец охаживал дубиной их самих, иначе коллектив попросту размазал бы одиночку по всей храмовине. Но все равно ощутимо. Если судить по количеству доставшихся на долю вайделота тумаков — более чем ощутимо. Кажется, за свои грехи на общинном покаянии должны держать ответ все без исключения участники молений. Бурцев возблагодарил судьбу за то, что пруссы не имеют обыкновения приглашать гостей на свои тайные обряды.
— Что они делают?! — изумилась Аделаида.
— Сама не видишь, что ли? Бьют своего священника. Он ведь тоже человек. Значит, не безгрешен.
— Варвары! Язычники! Идолопоклонники богопротивные!
