– Это она? – спросил Синицын. – Женщина, которую вы навещали вчера вечером?
Светлана кивнула.
– Во сколько вы ушли от нее?
– Около десяти… Можно мне сесть?
Синицын принес из кухни две табуретки. Они сели.
– Что скажете, Светлана Григорьевна? – спросил он. – Интересно получается, верно? Сначала прикончили парня в пансионате, потом – старушку. Вспомните, чем вы вчера занимались?
– Пили чай в кухне, – ответила Светлана. – Софья Яковлевна немного расстроилась. Сами понимаете – не так много времени прошло с тех пор… Я имею в виду гибель сына и невестки… – девушка замолчала.
Синицын подождал немного, потом спросил:
– Она ничего вам не рассказывала? Я имею в виду, ни о чем подозрительном?
– Ни о чем. Мы говорили только о Сене и Тамаре.
– Понятно… Когда уходили, никого не видели? Возле дома?
Она молча покачала головой.
– А чем занимался ее сын? – спросил капитан.
– Живописью эпохи Возрождения.
– Художник?
– Искусствовед… Мне нужно позвонить, – сказала вдруг Светлана. – В Москву.
– Позже, – сказал Синицын. – Пока что мы должны разобраться с тем, что за чертовщина здесь происходит.
Подъехали синицынские ребята в сопровождении Авдеенко. Увидев, что произошло в доме, лейтенант остановился как вкопанный.
– Ну и ну, – пробормотал он. – За все время службы здесь впервые вижу такое…
– Вы знали хозяйку? – спросил Синицын.
– Как всех в поселке, – ответил Авдеенко. – Обычная пенсионерка. Правда, курортников брала редко.
– А ее сына знали? Что там за несчастный случай?
– Утонули в шторм. И сын, и невестка. Лодка перевернулась. Ноябрь, вода холодная. Только через сутки нашли.
– А что это их потянуло в море в такую погоду?
– Говорят, заядлый был рыбак, – ответил участковый.
– Кто говорит?
– Ну… – участковый пожал плечами. – Он же не первый раз приехал. Каждый год приезжал. Соседи знали.
– Ну-ну… – пробормотал Синицын. – Рыбачил в шторм, говорите. Вместе с женой. Очень оригинальное занятие.
– Да мне и самому это показалось странным, – признался Авдеенко.
– Сын тоже местный?
– Нет, москвич. Он приехал сюда месяца за два до смерти. Он… – Авдеенко на мгновение запнулся. – Он, товарищ капитан, был из этих…
– Из каких?
– Собирался уехать в Израиль.
– В лодке? – серьезно спросил Синицын.
– Нет, конечно… – лейтенант замолчал.
Синицын повернулся к своим помощникам:
– Что у вас, Сергей?
– Ничего, – огорченно ответил Сергей. – Никаких следов, никаких отпечатков.
– Хорошенькое „ничего“, – проворчал Синицын. – Будто смерч по квартире прошелся.
Сергей развел руками и склонился над валявшимися на полу бумагами. Синицын подобрал с пола фотоальбом, подошел к нам.
– Взгляните, – он протянул альбом Светлане. – Здесь нет людей, которых вы знаете?
Она взяла альбом с явной неохотой, перевернула несколько страниц. Вернула Синицыну:
– Извините, нельзя ли это сделать в другой раз? Вообще, нельзя ли мне сейчас уйти? Я плохо себя чувствую.
Синицын кивнул.
– Да, конечно… – он обратился к участковому: – Товарищ Авдеенко, отвезите Светлану Григорьевну в отделение.
– А как со мной? – спросил Черноусов. – Я тоже могу ехать?
– Ты? – Синицын немного подумал. – Ты пока останься с нами. Поможешь.
Виктор взял в руки альбом, раскрыл его.
– Это он? – спросил он Светлану. – Семен Левин?
– Что? – она, словно не понимаю, посмотрела на меня, потом на фотографию. – Да… кажется… Н-не знаю. Не помню, – Светлана повернулась и вышла из комнаты. Черноусов и Синицын удивленно посмотрели друг на друга и, похоже, подумали об одном и том же.
– Светлана Григорьевна! – крикнул капитан. – Еще один вопрос: он действительно собирался эмигрировать?
Но она уже вышла на крыльцо.
Авдеенко вопросительно посмотрел на Синицына.
– Ладно, езжайте, – сказал тот. – Ждите нас. Если она захочет позвонить в Москву – пусть звонит.
После отъезда Авдеенко с девушкой, Виктор пристроился в углу на диване, чтобы не мешать команде Синицына заниматься своими делами. Сам Синицын вышел поговорить с соседями.
Прямо передо глазами Черноусова оказалась репродукция, единственная оставшаяся на стене (прочие валялись на полу). Виктор долго смотрел на нее. Неожиданная мысль пришла ему в голову. Он снова раскрыл фотоальбом на той странице, которую показывал девушке.
Ошибки быть не могло. Фотография изображала двух мужчин: молодого – видимо, Семена Левина – и пожилого. Пожилой обладал запоминающейся внешностью: окладистая белая борода, длинные седые волосы. Изборожденное морщинами лицо и проницательный взгляд. В руках он держал какую-то картину. Левин тоже смотрел на эту картину. Оба улыбались.
Вернулся Синицын.
– Володя, – сказал Черноусов, – а вот этого старика я знаю.
– Да? – он заглянул в альбом. – Кто это?
– Мардер, – пояснил Виктор. – Ефим Мардер, художник. Учитель нашего с тобою общего знакомого, Женьки Маевского.
– Очень интересно… – рассеянно сказал Синицын. – Кстати говоря, тебе не кажется, что твоя подруга темнит?
– Во-первых, не подруга, – ответил Черноусов. – Это мое поручение. („Наказание,“ – подумал он про себя). От высокого начальства.
– А во-вторых?
– А во-вторых… Ты имеешь в виду, что она отказалась просмотреть фотографии?
– И не очень уверенно опознала своего знакомого на одной из них.
– Но она не говорила, что хорошо знакома с Семеном Левиным, – вступился Виктор за свою подопечную. – Она дружила с его женой. В конце концов, она просто могла видеться с ним раз или два. И потом… – он замялся, не зная, стоит ли посвящать Володю в то, о чем сообщил Лисицкий. Конечно, это могло говорить в ее пользу – при данных обстоятельствах. Поэтому все-таки сказал: – Она недавно выписалась из психоневрологической клиники. Какой-то срыв, не знаю точно. Во всяком случае, люди при этом страдают ослаблением памяти.
– Не знаю, не знаю, возможно… – нехотя согласился Синицын. – Так что у тебя там с этим художником?
– Мардером? А вот, – Черноусов показал на репродукцию. – Я из-за этого и вспомнил. Это репродукция с его работы. Я знаю, сама работа висит в мастерской у Маевского.
