– А кто спрашивает? – настороженно спросила женщина.
– Мне очень нужно поговорить с Григорием Николаевичем, – настойчиво повторил он, игнорируя ее вопрос.
– Его нет дома.
– А когда будет? – спросил Черноусов.
– Наверное, через недельку. Он уехал в командировку. Три дня назад. Может быть, что-нибудь передать? – спросила она.
– Простите… – снова промямлил он. Мучительно трудно было подбирать слова. – Я… – Виктор замолчал.
На другом конце провода чуть встревожено спросили:
– Алло, что вы хотели? Вы слушаете?
– Слушаю, слушаю… – он набрал полную грудь воздуха. – Скажите, его дочь еще не вернулась?
Пауза. Черноусов с тревогой ждал ответа.
– А откуда ей следовало вернуться? – спросила женщина.
«Почудилось или в голосе действительно прозвучала ирония?»
– Из Крыма… – Черноусов растерялся. – А с кем я говорю?
– С ней и говорите, – ответила женщина с уже откровенной язвительностью. – Вы, собственно, кто такой?
– Я… Я ошибся номером, – сказал Виктор и повесил трубку. – Вот так-так… – пробормотал он задумчиво. – Похоже, сегодня я буду получать сплошные доказательства собственного идиотизма… Как же я сразу не понял?… Человек отпускает единственную дочку одну, без сопровождающих в чужой город, за тридевять земель, дает опасное поручение – и это после трехмесячного пребывания в клинике… Как там Степаныч сказал? Нервный срыв? – он с досадой ударил кулаком по столу. – Хорошенький срыв. Нестыковочка получается, товарищ Василенко, дорогой Григорий Николаевич. Непохоже на любящего отца…
Он мог бы понять еще в аэропорту – московская гостья не та, за которую себя выдает. Очень уж неприязненно она держалась. Высокомерно…
Кто же она такая? Неважно, товарищ Василенко отправил сюда какую-то свою сучку-секретаршу с документами дочери. Только вот зачем? И кто пустил по ее следу трех волкодавов?
У него вдруг резко и сильно заболела голова. Будто обручем сдавило виски.
Сидеть и предаваться уничижительным беседам с самим собой никакого смысла не имело. Нужно было что-то решать. Действовать.
Он поднялся. Листочки из камеры хранения спрятал под обивку дивана.
21
Черноусову было известно, что жена дражайшего шефа Николая Степановича Лисицкого сейчас отдыхает в Трускавце, а он холостякует понемножку. Так что в доме никого кроме него не должно было быть.
Лисицкий очень удивился приходу.
– Что-нибудь случилось? Мог бы позвонить, предупредить.
– Не мог бы, – ответил Черноусов мрачным тоном.
Редактор внимательно присмотрелся к ссадинам и царапинам, украсившим лицо его подчиненного – полный ремонт фасада требовал больше времени, чем было у Черноусова.
– Где это тебя так? – с сердобольным интересом спросил Лисицкий.
– Курорт, – мрачно ответил Черноусов. – У девушек бывают несдержанные поклонники.
– Понятно, понятно, – Лисицкий чуть посторонился. – Заходи, рассказывай. Девушки, значит? Курортные романы? Ох-хо-хо… Ладно, в комнату проходи. Потом футбол посмотрим, сегодня киевское «Динамо» с московским «Спартаком» играют.
Черноусов вошел, тяжело плюхнулся в массивное кресло, подождал, пока редактор сел на диван напротив.
– Появились проблемы, – сказал он. – И очень серьезные.
– Вижу, – заметил Лисицкий. Черноусов коснулся рукой разбитой скулы:
– Это пустяки. Хуже другое… – Виктор немного помолчал, потом сказал: – Похоже, я не оправдал высокого доверия.
– В каком смысле? – спросил Лисицкий.
– В том, что… В общем, Николай Степаныч, дочку московскую у меня увели. Можно сказать, из-под носа, – сообщил Черноусов нарочито-беспечным голосом, дескать: «Ничего особенного, так… потерял кошелек.»
Лисицкий озадаченно хмыкнул.
– Не понимаете? – Черноусов уныло покачал головой, объяснил: – Ну, Светлана, дочь Василенко, нашего с вами высокого начальника. Я ее потерял. Она исчезла. При обстоятельствах… – он вспомнил о недавнем звонке в Москву и замолчал.
– Так она все-таки приезжала?! – удивление Лисицкого, похоже, было совершенно искренним. До Черноусова не сразу дошло, что означает такая реакция. Теперь он сам удивился.
– Что значит – все-таки? – он вытаращился на шефа. – Стоп-стоп-стоп. Вы хотите сказать…
– Ну как же, – с тем же удивлением ответил Лисицкий, – ведь вчера утром Василенко позвонил, извинился, сказал, что дочка передумала. Просил передать тебе спасибо за, так сказать, готовность помочь. Вот… Я тебе звонил, звонил. Но не дозвонился. А ты, выходит…
– А я, выходит, выпасал некую самозванку… – произнес Виктор. – И откуда она взялась на мою голову, вы, конечно, не знаете… – он прищурился. – А когда, говорите, позвонил Василенко?
– Я же говорю – вчера.
– Нет-нет, в котором часу? – нетерпеливо уточнил Черноусов.
– Часиков в девять – полдесятого. А что?
– Ничего, – пробормотал Виктор. – Я, значит, торчал в аэропорту, встречал. А он, выходит позвонил в полдесятого. Интересное получается кино. Почему бы ему не позвонить получасом раньше? И потом, Степаныч, вы ему номер моего телефона сообщали?
Лисицкий кивнул. Лицо его приобрело озадаченное выражение.
– Действительно, – сказал он. – Мог бы прямо тебе позвонить…
– По-моему, я попал в паршивую историю, – произнес после долгой паузы Черноусов. – Степаныч, вы должны меня выручить.
– Пожалуйста, – Лисицкий с готовностью кивнул. Правда, в готовности этой чувствовалась изрядная доля неискренности – так иной раз врач старается не раздражать больного. Особенно больного психически. «И черт с ним, – подумал Черноусов с ожесточением. – Я и есть псих. И вот-вот стану буйным.»
– А что я могу сделать? – спросил Лисицкий. – И, кстати говоря, что за история с тобой приключилась?
– Это потом, – Виктор махнул рукой. – Я расскажу. («Если успею», – подумал он). – А сейчас, пожалуйста, подойдите к телефону. Наберите номер квартиры товарища Василенко.
Лисицкий подозрительно посмотрел на него. Потом осведомился:
– С ума сошел? Завотделом ЦК, в такое время, домой… Не буду, – видимо, профессиональное послушание психиатра изменило редактору «Молодежи».
– Степаныч, – умоляюще сказал Черноусов, – если вы этого не сделаете, мне крышка.
– Да что случилось-то?! – раздраженно воскликнул Лисицкий. – Какой-то ты сегодня ненормальный, по-моему…
– Ненормальный, – согласился Виктор. – Галлюцинирующий, буйный и прочее. Думайте, что хотите. Потом можете просто вызвать «психовозку» и сдать меня на принудлечение. Только, пожалуйста, позвоните сначала. Не бойтесь. Его, насколько я знаю, нет в Москве.
