— Хочешь, чтобы я сделал это при тебе? — Трихополов не улыбался, в его тоне зазвучали незнакомые нотки.
Сабуров хорошо знал своего могущественного пациента-друга: Микки не выносил малейшего нажима, от этого с ним в любую секунду мог случиться нервный срыв. Добиться от него какой-либо услуги можно только окольными путями, изощренной дипломатией или гипнозом. Ни на то, ни на другое у Сабурова не было ни времени, ни желания. Довольно того, что он до сих пор, вопреки намерениям, не избавился от опеки супостата, напротив, все глубже увязал в паучьих сетях. Директор «Токсинора»! В страшном сне не приснится.
— Послушай, Микки, — сказал он насупясь, преодолевая сердечную истому, усиленную громом петард, — проблема не стоит выеденного яйца. Несчастная девочка ни при каких обстоятельствах не сможет причинить тебе вреда. Отдай ее мне и забудь про нее. Неужто слишком большая просьба?
— Парад планет, парад планет! — завопил Энтони Джонсон, вырвался из объятий Трихополова, неловко подпрыгнул и опять, как куль с песком, обвалился на траву. Мгновенно его сморил пьяный сон на покоренной русской земле.
— Бедный старый клоун, — посочувствовал Трихополов. — Это моя вина. Крепкие напитки ему противопоказаны.
— Ты не ответил, Микки?
— Ванюша, милый друг, что же получается? Седина в голову, бес в ребро?
— Может быть, и так, — подтвердил Сабуров.
ГЛАВА 3
У него была кличка Клещ, которой он гордился. В тридцать два года майор — это немало. Сыщик Божьей милостью, в третьем поколении. Антон Семенович Сидоркин. Батяня дослужился до генерал-лейтенанта, но рухнул под бременем двух подряд инфарктов. Теперь добивал век на дачке под Волоколамском, среди грядок клубники и кустов смородины, еще не старый, но совершенно непригодный для оперативной работы. Жалкое зрелище сломленного морально и физически человека, но Антон любил его преданной, возвышенной сыновней любовью и надеялся, когда придет срок, сполна рассчитается кое с кем из обидчиков старика. Похожей надеждой, хотя у каждого своя боль, жили многие сослуживцы Антона, особенно те, кто постарше. Пережившие предательство, травлю, крушение идеалов, подлоги и оскорбления, они не покинули родных стен и свято хранили память о лучших временах, когда каждый ощущал себя сторожевым псом державы и не носил на себе клейма палача и изувера. Никому уже вроде не нужные, но оставшиеся на посту рыцари двора короля Феликса, сброшенного с пьедестала пьяной, хлебнувшей свободы толпой. Как в былые времена, кто-то делал карьеру, кто-то интриговал, уклонялся от опасных заданий или, наоборот, лез на рожон, но стоило повнимательнее заглянуть в глаза, опрокинутые внутрь себя, и брала оторопь: не истуканы ли это? люди ли? В последние год-два, когда в воздухе ощутимо запахло реваншем, представители старой гвардии оживились, на лица вернулись бессмысленные улыбки, как у детей, которым учитель намекнул, что назавтра, возможно, отменят занятия. Однако все они были профессионалами, и этого никто не смог у них отнять.
С утра Антон Сидоркин выглядел озабоченным. Сидел в кабинете, который они делили с капитаном Алехиным на двоих (тот сейчас был в командировке), и битый час пристально разглядывал свои ногти, прерывая это занятие лишь для того, чтобы раскурить очередную сигарету. Дважды в дверь заглядывал кунак, старлей Сережа Петрозванов, многозначительно щелкал указательным пальцем по кадыку, но Сидоркин с досадой отмахивался. «Ага, — делал вывод Петрозванов. — Значит, не созрел».
Вывод был поспешный и неверный: после вчерашней кутерьмы, затянувшейся до первых петухов, Сидоркин не то чтобы не прочь был похмелиться, у него душа горела от жажды, но его останавливало чувство долга, обострившееся после нагоняя в кабинете начальника отдела полковника Сергованцева. Мало того, что старый зануда позволил себе в разговоре с подчиненным далеко не парламентские выражения, так еще намекнул, что отпуск, намеченный у Сидоркина на сентябрь, светит ему точно так же, как повышение по службе вахтеру Никодимычу. Кто такой вахтер Никодимыч, Сидоркин не знал, но сравнение было, конечно, чрезвычайно унизительное.
С горечью размышлял он о превратностях судьбы. После долгих уговоров восхитительная женщина Варвара, сорокалетняя жрица любви, наконец согласилась, рискуя репутацией порядочной женщины, провести с ним неделю в Крыму, и вот оказалось, его тихое личное счастье зависит от какого-то маньяка, который бродит по городу и, приглядев подходящую жертву, убивает и пьет из нее кровь. Ну и что тут особенного? Кого этим можно удивить? Москва переполнена маньяками, кровососами, убийцами, поделена на криминальные зоны, преступники всех мастей прячутся за каждым углом, а самые крупняки и вовсе не прячутся, не слезают с экранов телевизора, с пеной у рта доказывая друг другу, что при демократии закон един для всех… Почему же свет клином сошелся на одиноком вампире? И почему именно он, секретный агент класса «элита», должен его ловить, хотя ежу понятно, что подобные дела проходят по ведомству МВД, на худой конец, прокуратуры?.. Когда он попытался задать этот вопрос полковнику, тот грубо его оборвал, из чего Сидоркин сделал вывод, что сей ларчик с двойным дном, но легче ему не стало. Варвара Демьяновна, блистательная супруга банкира Данилюка, певунья и насмешница, твердо обещала, что недели в Крыму ему хватит с лихвой, чтобы компенсировать двухмесячный застой; и хорош же он будет, когда в свое оправдание начнет плести басни о безумном психопате. Еще смешнее показать ей фоторобот неугомонного волосатика. Скорее всего они дружно поржут на пару и после этого расстанутся навсегда.
В очередной раз заглянул Сережа Петрозванов, и Сидоркин поманил его пальцем. Старлей мгновенно очутился в кабинете, заполнив его целиком своей громоздкой тушей.
— Запри, пожалуйста, дверь, — попросил Сидоркин, уже доставая из ящика стола початую бутылку «Смирновской».
— Ну вот, — с облегчением вздохнул Петрозванов, когда осушили по полстакана животворной влаги. — А ты говорила.
— Я ничего не говорила, — вяло возразил Сидоркин. — А ты, Сереженька, обязательно сопьешься, если будешь начинать с утра. Поверь старшему по званию.
— Не начинать, продолжать… Я ведь нынче так и не прилег.
— Ты же раньше всех уехал.
— Но не один. Спроси, почему я на рожу бледный.
— Почему, Сереженька?
— Та деваха, помнишь, беленькая, худышка такая? — она же оказалась нимфоманкой. Работал без перекура. При этом, признаюсь как старшему, осталась неудовлетворенной. Мочи нет вспоминать. Пропеллер. Истинный пропеллер.
В башке у Сидоркина щелкнул какой-то клапан, и он почувствовал, что близок к озарению.
— Ага, — сказал он.
Старлей расценил междометие как намек, поспешно разлил по второй.
— Не буду, — отказался Сидоркин.
— Почему?
— Смотаться надо кое-куда по-быстрому.
— Один я тоже не буду, — огорчился Петрозванов. — Одному пить западло.
Через два часа Сидоркин на своем личном транспорте, на старенькой «шестехе», подкатил к дому на Дмитрия Ульянова. Все данные по делу, все улики и фактики, как уже не раз бывало, внезапно выстроились в стройную цепочку. По показаниям двух наркоманов, приятелей убитой гражданки Головлевой, тоже наркоманки, волосатый маньяк-вампир хотел купить у них жетоны для таксофона, которые они отказались продать. Жетоны он приобрел у Головлевой, заодно попив кровушки. А дней за десять до этого явился в Сокольники и прикончил пожилую пару, супругов Берестовых. Восстановленная экспертом картина преступления свидетельствовала, что бывший мастер-механик Григорий Берестов, будучи мужиком неробким, оказал чудовищу сопротивление и, по всей вероятности, нанес ему несколько ударов плотницким топориком. Сидоркин отработал этот след, но информация из травмопунктов и больниц ничего не дала. Маньяк, похоже, никуда за помощью не обращался.
