Оставив гостей на попечение слуг, которые проводили их в отведенные покои, он прошел на половину Галины Андреевны, без стука вошел в спальню и сразу увидел, что его опасения не напрасны.
Прекрасная цыганка, обмотав голое туловище какими-то пестрыми лентами, возлежала поперек кровати, оледенело уставясь в потолок с тем выражением, какое бывает на лице глубоко верующего человека, которому померещился глас Божьего суда. Спальня была в таком беспорядке, будто по ней только что прошелся московский ОМОН. Зато на полу, на лиловом ковре был установлен массивный бронзовый подсвечник — тренога с толстыми свечами, из которых вместо пламени струились к потолку змейки черного дыма. Этот подсвечник, как знал Трихополов, ведьма использовала в тех случаях, когда собиралась на шабаш.
Усевшись в кресло, переборов первый приступ гнева, Трихополов мирно поинтересовался:
— Что же это значит, дорогая? Ведь мы, кажется, договаривались?
Чаровница медленно к нему обернулась.
— Ах, это ты, Микки? Приятный сюрприз. Я-то думала, тебя уже зарыли.
— Куда зарыли?
— Лучше не спрашивай. Правда слишком ужасна, чтобы произносить ее вслух.
Трихополов нагнулся и, натужась, попытался задуть свечки. В нарушение всех законов физики черные струйки с шипением устремились к его глазам. Замахав руками, он выскочил из кресла, заорал:
— Прекрати свои дьявольские штучки, мадам! Прекрати немедленно!
— О чем ты? Ах это… — колдунья метнула в его сторону одну из пестрых лент, и струйки дыма выпрямились, мало того, обратились в ласковые, желтые столбики пламени.
Трихополов распорядился:
— Галя, даю ровно десять минут. Оденься, приведи себя в порядок и выйди к гостям. Иначе пеняй на себя. Ты мой характер знаешь. Я человек покладистый, но всему есть предел.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Повторяю, у нас гости. Хочу, чтобы все было прилично. Это входит в твои обязанности. Жаль, что приходится напоминать.
— Гости? — В удивлении цыганка свесилась с кровати, отчего ее груди, будто два золотых шара с коричневыми затычками, выскользнули из прорезей между лентами. — Ах да, извини. Один прямиком из преисподней, а второй скоро там будет. Ублажить их нетрудно, только дай мертвечинки пососать.
— Ты же их не видела.
— Зачем их видеть? От них смердит, как от рогатых. Ты стал неразборчив в знакомствах, любимый. Хотя это уже неважно.
Трихополов чувствовал, что сокровеннейшая из цыганок втягивает его в какую-то интригу, вероятно, собирается ошарашить одним из своих ужасных прозрений, которые, увы, большей частью сбывались, но решил проявить твердость.
— Десять минут, — повторил с угрозой, повернулся и покинул спальню.
А перед глазами все еще стояли, прыгали золотые шары, наполненные бешеной страстью. Удивительно, какую власть взяла над ним эта женщина!.. Прежде такого с ним не бывало. Любовь не занимала в его жизни большого места. В прошлом у него было три жены: две перед ним провинились, и пришлось их безвременно похоронить, а третью, проказницу Кларетту, с легким сердцем отпустил на волю. Как-то ему довелось познакомиться с книгой знаменитого венского психиатра, и он с удовлетворением узнал, что первопричиной всех преступлений, как, впрочем, и великих деяний, является так или иначе проявленная сексуальность. Что ж, вероятно, это справедливо по отношению к большинству мужчин, но он сам выпадал из этого списка. Он часто сталкивался с тем, какое большое значение придают взаимоотношениям полов даже самые дельные, умные люди, и это его изумляло. В сущности, слепо подчиняясь первобытному инстинкту продолжения рода, они добровольно уравнивали себя в животными. Но если это так, чего же тогда стоят все рассуждения о высших материях, о торжестве духа над плотью?..
— Други мои! — Провозглашая первый тост, Трихополов еще находился под впечатлением собственных мыслей, голос его звучал торжественно. — Признаюсь, рад видеть именно вас в своем доме. Редко удается вот так запросто, по-домашнему, посидеть с близкими по духу людьми. Надо чаще встречаться, да все не выходит. Путь, который мы избрали, не усеян розами, как полагают непосвященные. Он чреват и опасен. Но иного нам не дано. Слишком большая ответственность легла на плечи тех, кто занят переустройством этой страны, заселенной — что уж скрывать — полудикими племенами. Тем более ценно для меня, надеюсь, и для вас тоже вот такое редкое, сердечное общение. В неустанных трудах и заботах мы порой забываем, что значит чувство локтя, чувство святого товарищества. Великий поэт не случайно пропел: возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке. Как верно сказано: чтоб не пропасть! Надеюсь, вы простите излишнюю сентиментальность. За беззаветных тружеников капитала, други мои! За удачу, которая, чувствую, в скором времени нам очень понадобится…
Над столом сомкнулись три позолоченных кубка, наполненных благословенным вином Алазанской долины. Мостовой сказал:
— У меня алаверды.
— Слушаем, брат, — поощрительно улыбнулся Трихополов, гадая про себя, почему до сих пор не явилась бедовая цыганка. Неужто затеяла прямой бунт?
— Я в Москве человек новый, все знают. Откуда приехал, про это молчок. Однако тамошняя публика про тебя наслышана, Илья Борисыч. Без булды скажу, уважают. Воздают по заслугам, а это народец тертый, суровый. И про тебя, Григорий Наумович, добрая слава идет аж до самых до окраин. Своего не упустишь, верно, но за копейку не удушишься. В бизнесе прохиндеев хватает, иногда не отличишь порядочного человека от сявки, но вы обои наособинку. Кто на вас хвост подымет, тому первый уши оторву. Вот вам моя порука. Короче. За честь принимаю, что сижу с такими людями за одним столом. За вас, господа! За нашу общую счастливую долю.
Не успели закусить, как подоспела Галина Андреевна. Появление было триумфальным и блистательным. На ней был таборный наряд, в котором она выходила на сцену в роли Кармен в одноименном цыганском мюзикле: множество шелковых сверкающих всеми цветами радуги юбок, монисты, бусы, ожерелья и прочая дребедень, на голове золотая корона, а вместо лица — два смоляных костра глаз и огромная алая рана рта. В руках гитара с подсветкой, в ушах серьги из литого золота.
— Добрый вечер, господа! А вот и я. Какую музыку угодно заказать?
Опешившие гости сдвинулись теснее, душка Мостовой зацокал языком, в восхищении изрек:
— Мать твою за ногу! Галка Жемчужная собственной персоной. Я-то думал, сплетню пустили.
— Ты ее знаешь, Мостовой? — спросил Микки.
— Как не знать? Наведывалась с театром в зону. Ух, дали шороху. Помнишь, Галя?
— Фильтруй базар, барин, — просипела артистка. — Отродясь в зоне не бывала.
— Как не бывала, — возразил Мостовой. — А шефский концерт на Рождество? Гадала же мне. Или забыла? — обернулся к Трихополову: — Веришь ли, Борисыч, штуку стянула из кармана, глазом не моргнул. Чистый гипноз. Умеют, стервы!
