— Премного благодарен, — расчувствовался Сидоркин.
Тому, что провел опытного докторюгу, он радовался недолго. Когда (забегая вперед) при попустительстве Даши заглянул в историю болезни, руками за голову схватился. Психиатр исписал рекомендациями целую страницу. Из патологий у майора в наличии оказались: «мания преследования, волнообразный синдром Смирницкого-Шакелавы с временными выпадениями памяти, болезнь Ремницкого в первой стадии, параноидальная симптоматика по Склярову и (уж совсем какой-то унизительный и устрашающий) казуистический зуд шарового отростка». Общее заключение такое: помещение в стационар для установления окончательного диагноза и интенсивной терапии.
Сначала Сидоркин перепугался и нацелился на побег, но по размышлении быстро успокоился. Как в государстве Российском жестокость законов издавна смягчалась необязательностью их исполнения, так и в медицине больные спасались тем, что суровые приговоры врачей большей частью оставались лишь на бумаге. Чтобы удостовериться в этом, Сидоркин заглянул в ординаторскую к Даниле Петровичу.
— Хотел спросить, доктор, этот ваш консультант, он назначил какое-нибудь лечение?
Если Данила Петрович что-то заподозрил, то не подал виду.
— Не думайте об этом, Сидоркин. Все в порядке.
В порядке так в порядке. На рожон лезть не собирался.
…В тот же день, когда приходил психиатр, Сидоркина ждало еще одно потрясение. Неожиданно, как снег на голову, явилась возлюбленная Варвара. Он как раз мимолетно вздремнул после обеда, причем без всяких кошмаров, и увидел ее уже возле кровати — сияющую, взволнованную, одухотворенную. Точнее, сначала ощутил знакомый запах французской парфюмерии, и лишь потом глазам открылась неописуемая прелесть женщины-вамп.
— Как же так! Как же так, родной мой! — возбужденно пронеслось по палате, и две бирюзовые слезинки капнули ему на грудь.
Сидоркин был поражен не столько ее визитом, сколько тем, что за все дни о ней даже не вспомнил. Словно отрубило память недавнего счастья.
— Да так как-то все, Варюша, чуть до смерти не забили… — радость не сумел изобразить, получилось что-то вроде идиотизма, последнего пристанища влюбленных.
— Но почему не позвонил, почему?!
— Зачем тебе калека?
Варвара уже возлежала рядом, рукой нырнула под одеяло, проверила, все ли на месте. Проворковала:
— Не надо так пугать, родненький. Какой же ты калека? Разве что умственный… Но я к этому давно притерпелась. Улыбнись, любимый. Твоя девочка уже здесь.
Сидоркин вмиг вспотел. Девочке было около сорока, но годы сделали ее неотразимой. Он наконец очухался вполне. Царица бала. Мечта всех страждущих и неудовлетворенных. Законная супруга магната. Сидоркин повидал ее во всех видах, и в каждом новом воплощении она становилась соблазнительнее прежней. В любви не ведала передышки, и чтобы с ней совладать, мужчине требовалось дьявольское здоровье. Но что-то, видно, действительно сломалось в Сидоркине, ибо он не чувствовал привычного вожделения, обрекающего на неадекватные поступки. Только слабое жжение в паху, как при первых признаках гонореи.
— Встань, Варенька. Войдут же.
— Пугливенький ты мой!
— Порядки строгие. Меня уже грозили выписать без пособия. Доктора тут похуже вертухаев.
— За что тебя? Сестричку прижучил? Сознавайся, а?!
— За распитие спиртных напитков. Серж приходил с пузырьком.
Поозоровав еще немного и убедившись, что он весь израненный, Варвара переместилась на стул и приняла облик светской дамы, полной задумчивой грусти.
— Что ж, рассказывай, негодник.
— О чем, Варенька?
— Как рад мне. Как соскучился. Как сердцем истомился по своей зазнобушке.
— Сама знаешь, — буркнул Сидоркин, не испытывая ничего, кроме скуки.
— Понимаю… Настоящие мужчины немногословны. Но ты, Тошенька, не всегда был таким. Ладно, расскажи, кто тебя так?
— Пьяные хулиганы.
— Да? — Варвара шаловливо погрозила пальчиком. — А вот газетки пишут иначе. Я думаю, и то и другое — враки. Наверное, ты все это устроил, чтобы не выполнять свои обязанности. Признайся, негодник?
— Кто пишет, Варь?
Варвара достала из сумочки вырезку из любимой газеты бывшего отца демократии. Заметка называлась «Вампир распоясался». Сидоркин пробежал глазами. Бойкий журналист с юмором описывал кошмарное происшествие на «Белой даче». Как свойственно нынешним «акулам пера», особенно его развеселили кровавые подробности. Самому Сидоркину были посвящены несколько строчек в конце: «…Попал в лапы злодея и один из представителей наших прославленных органов, призванных защищать нас от преступников. С ним вампир обошелся особенно круто, хотя доблестный офицер милиции не оказывал никакого сопротивления, только умолял о пощаде. Лишь появление группы нянечек и медсестер спасло милиционера от неминуемой гибели. В безнадежном состоянии он доставлен в больницу, по понятным причинам мы пока не будем называть его фамилию. Однако позволим себе задать нелицеприятный вопрос: кому и за что мы платим налоги? До каких пор подобного рода преступления будут оставаться безнаказанными?»
— Это не про меня, — сказал Сидоркин. — Я не служу в милиции.
— Помолчи уж, бессовестный… Чтобы тебя разыскать, пришлось подключать мужа, а ты знаешь, как я не люблю у него одалживаться. И потом, он вдруг начал ревновать. Можешь представить ревнующего Чарского?
— Ко мне, что ли?
— Я толком так и не поняла. У нас есть фонд помощи пострадавшим многодетным милиционерам, я там вроде как член попечительского совета. Пришлось изворачиваться, врать. Ссылаться на этот фонд. Чарский закатил форменную истерику. Умора! И все из-за тебя, негодяй! Неужели трудно позвонить?
— Откуда? У меня нет телефона.
— Теперь будет… — из той же сумочки Варвара достала мобильную трубку последнего образца. — Прошу, сударь.
Сидоркин поблагодарил искренне. Телефончик безусловно пригодится. Варвара наблюдала с коварной улыбкой, но он вдруг остро ощутил, что разговаривать им не о чем. Финита ля комедиа. Женщина мгновенно уловила идущий от него холодок, но с присущей ей самоуверенностью отнесла это на счет его физической немощи. Скорее всего она права. Неловкое молчание, возникшее между ними, как трясинка, нарушило появление медсестры Даши, которая влетела с заранее наполненным шприцем. Увидев посетительницу, затянутую в шелка и благоухающую Парижем, оценив ее точным, прицельным взглядом, девушка в растерянности замерла. «Ах вот оно что!» — прочитал Сидоркин на светлоглазом личике. В голове мелькнула забавная мысль: если бы пришлось выбирать их этих милых созданий, кого взять с собой на необитаемый остров, он, не задумываясь, остановился бы на длинноногой простушке.
— Процедуры, — извинился перед Варварой. — Искололи, как ежика. Помереть спокойно не дадут. В заметке же сказано: в безнадежном состоянии.
