Появление знаменитого полевого командира было нежелательно по двум причинам: во-первых, Трихополов в последние недели вообще избегал контактов с кавказскими бизнесменами, а во-вторых, уж кого он меньше других хотел бы видеть, так это Музурбека Гаджиева. Блистательный горец прославился тем, что почему-то его то и дело объявляли взятым в плен или убитым, а один раз даже показали в хронике бегущим с оторванной головой в руках на ракетную установку «Град». Все это были, разумеется, дешевые пропагандистские трюки, рассчитанные на сумеречное восприятие россиянского обывателя, но своей цели они все же достигли. Постепенно Музурбек приобрел славу одного из самых непобедимых, бессмертных воителей с дебилистыми, трусливыми федералами. Считалось, что он неотлучно находится в ущелье Аргуна, ежедневно взрывая как минимум по одному блокпосту. Про Музурбека слагали легенды. Московские журналисты, к примеру, писали, что именно он в 96-ом году принудил к капитуляции талантливого полководца, генерала Лебедянского, хотя тот сперва пытался оказывать сопротивление грозной чеченской армаде, захватившей Грозный. Якобы Музурбек и Лебедянский встретились под покровом ночи в Моздоке, протолковали часа три, осушили ведро коньяка, и наутро перепуганный генерал, переодетый в бурку, собственноручно вывесил белые флаги по всей территории республики, включая Ставрополье. Писали также, что Музурбек обладает поэтическим даром, в чем не уступает златоусту Удугову, и возит в обозе гарем из сорока прелестных девушек, полученных через миссию Красного Креста в виде гуманитарной помощи. На День независимости по всем каналам телевидения прокрутили фильм «Великий воин Ичкерии — Музурбек», не уступающий, как отметила пресса, по своим достоинствам лучшим работам Антониони и Вуди Аллена. Музурбека играл в фильме сам Музурбек, гордо отказавшийся от дублера в символических сценах отрезания ушей сдавшимся в плен россиянским гяурам, а стихи закадровым голосом читал прославленный защитник вольности и прав Сергей Ковальский, по каковой причине, утверждали злопыхатели, первый приз на Московском кинофестивале был обеспечен фильму заранее.
На самом деле Музурбек Гаджиев был рядовым бизнесменом, правда с хитроумной восточной закваской, и занимал на россиянском рынке свою законную нишу: наркота, работорговля, — и вроде бы его бизнес никак не пересекался с бизнесом Трихополова, если бы не одно немаловажное обстоятельство: отчаянный горец сидел на нефти, что уже входило в круг интересов Микки Мауса. Когда началась бойня за трубу, первая, а потом вторая, им вообще стало невмоготу друг без друга. Музурбек со товарищи из дружественных тейпов охранял, укреплял положение Трихополова в горах, а тот, со своей стороны, по тайным каналам лоббировал, страховал интересы туземцев в столице, используя для этого как дворцовые интриги на уровне Кремля, в которых был непревзойденный мастер, так и всю мощь принадлежащих ему независимых средств массовой информации. Естественно, ввиду стойкого взаимного недоверия, между ними постоянно возникали недоразумения, грозившие перерасти в неразрешимый конфликт, и только благодаря мудрости и спокойному упорству Трихополова удавалось до сих пор держать ситуацию под относительным контролем. Одинаково презирая друг друга, они вынуждены были сотрудничать, и, к чести Музурбека, обладающего пылким, взрывным темпераментом абрека, он тоже при выяснении отношений ни разу не позволил себе зайти так далеко, чтобы нельзя было повернуть назад. Но оба сознавали, что так не может продолжаться до бесконечности, однажды ненависть вырвется наружу и рубиновой вспышкой сожжет одного из них. Войне пока не видно было конца, а главное, ее прекращение, хотя бы и по накатанной схеме генерала Лебедянского, было невыгодно обоим. Даже более невыгодно, чем год назад. Совсем недавно Трихополову удалось надавить нужные рычаги, перекупить пару-тройку влиятельных персон, и теперь ожидалось, что вскоре в Чечню опять хлынут бурные золотые потоки якобы на восстановление варварски разрушенных федералами территорий. Отказаться от манны небесной, просыпавшейся из дырявой торбы россиянского идиота, они не могли, ибо это означало то же самое, что наступить на горло собственной песне. Вот на таком сложном фоне и возник неожиданно в офисе бессмертный Музурбек Гаджиев, наверняка с какой-то новой дикарской претензией.
Трихополов ни единым словом или жестом не выказал своего раздражения. Секретарша предупредила о появлении горцев, и он едва успел смахнуть со стола бумаги, которые полуграмотному, но приметливому Музурбеку совсем необязательно видеть.
Через мгновение кабинет наполнился гортанными звуками, вкрадчивыми движениями и крепким запахом, напоминающим смесь французского лосьона с лошадиным потом. Музурбек был рослым мужчиной лет сорока, с выразительным смуглым лицом и задумчивым взглядом темных глаз. Облаченный, как сейчас, в строгий добротный костюм европейского покроя, с короткой аккуратной прической, он мог ввести в заблуждение любого встречного. Во всяком случае, московская милиция, исправно собирающая дань с кавказцев, редко проверяла у него документы. Посмеиваясь, Музурбек рассказывал, что его частенько принимали за европейца, но, разумеется, только до тех пор, пока не открывал рот. Двое его спутников (телохранители?) ничем не отличались от своих соплеменников, оккупировавших и державших в страхе Москву вот уже добрый десяток лет. Глядя на них, добропорядочный обыватель только и успевал взмолиться: Господи, спаси и помилуй хоть на этот раз!
Трихополов поднялся навстречу дорогим гостям и с Музурбеком по-братски обнялся и расцеловался, причем горец так сжал соратника в объятиях, что все кости затрещали. Силища у него была, конечно, бычья. Своих спутников Музурбек не представил, из чего Илья Борисович окончательно заключил: телохранители, шестерки.
Усадил гостей за вычурный стол орехового дерева в глубине помещения и распорядился по селектору насчет угощения. Минимум минут двадцать придется соблюдать положенный ритуал гостеприимства, принятый на Востоке, иначе будет смертельная обида. И лишь потом Музурбек, дай Бог ему здоровья, возможно, соизволит приступить к делу. Послушное лицо Трихополова выражало искреннюю радость, смешанную с глубокой задушевной тревогой.
— Черт возьми, бек, — заговорил он на эмоциональном подъеме, — разве можно так пугать тех, кто тебя любит! Когда я увидел подлую съемку, сознание потерял. Пришлось «скорую» вызывать. Еле откачали. Спроси у Елены Георгиевны, она подтвердит. И ведь понимал, что туфта, а шибануло наповал. Объясни, брат, зачем понадобилось это представление?
— Так надо, — буркнул Музурбек. — Время от времени мы умираем, потом возвращаемся обратно. Гяуры паникуют.
— Должен заметить, — засмеялся Трихополов, — пробрало даже моих щелкоперов. Уж они-то каждый труп обсасывают до косточки, а тут купились. Звонит этот, из вечерних новостей, который под интеллектуала натаскан, голосишко срывается: «Правда ли, босс? Правда ли, что с Музурбеком несчастье?» А что отвечу, когда сам не в курсе. Особенно впечатляла голова под мышкой. Очень натурально. Комбинированная съемка, да? Небось, парни с Би-эс-эн сварганили?
— Зачем комбинированный? — напыжился Музурбек. — Все по правде. Загримировали одного камикадзе, он и побежал. Двести баксов ему отвалили.
— А голова чья же?
