Это меня несколько озадачило. Было трудно представить себе, что кто-то мог выращивать сахар посередине города, но я была так очарована новыми впечатлениями и видами города, что почти не обратила на это внимание. Нигде я не видела такого количества красивых людей, которые ходили по улицам, покачиваясь, и смеялись так, что сотрясалось все их тело. Они были очень разными, но у всех было прирожденное чувство ритма, которое сквозило в их походке и в том, как они разговаривали. Это придавало улицам заразительное ощущение веселья.
В начале улицы дома были красивые, но к концу становилось все больше несколько запущенных, а некоторые выглядели так, будто вот-вот рассыплются на куски. Выстроенные из дерева, украшенные старинной резьбой, они отчаянно нуждались в покраске.
— А вот и наш дом! — радостно провозгласил дядя Филипп. — Сейчас скажу мальчикам, что мы пришли.
И он так сказал; голос его при этом звучал словно иерихонская труба.
— Уилфред! Губерт! Спускайтесь и познакомьтесь со своей хорошенькой кузиной! Выходите, я сказал! Где вы там?
Дверь распахнулась, и на пороге показалась огромная женщина. Это была негритянка, на ее голове красовался большой красный шарф, свернутый как у американской няньки. Ее шелковая рубашка была ей явно мала, а объемная хлопчатобумажная юбка могла быть обернута вокруг нее дважды. Ее широкая улыбка продемонстрировала гораздо больше зубов, чем я привыкла видеть у обычных людей.
— Добро пожаловать! — прогудела она. — Мальчики идут сейчас. Они меняют одежду.
Ее гигантские руки прижали меня к широкой груди, а ее смех меня просто оглушил. Мне понравились теплый запах, исходящий от нее, и мужская крепость ее объятий.
— Я Камилла, — нерешительно представилась я.
— Ты есть! — громогласно согласилась она. — Я есть Пейшнс. Не было другого имени, я помню только это. Все звать меня Пейшнс.
— Она ведет хозяйство и все такое, — услужливо пояснил мой дядя.
— Так и есть!
Я не знала, что сказать. В конце концов, в качестве компромисса, я широко ухмыльнулась ей в ответ, и, кажется, она именно этого ждала, так как после этого она вновь исчезла в доме, созывая моих двух кузенов.
Они вывалились на улицу, все еще натягивая на себя чистые рубашки и приглаживая свои взлохмаченные волосы. Они были потрясающе красивыми и хорошо это знали. Старший, которому, как я решила, было ближе к тридцати, чем к двадцати, протянул мне руку.
— Добро пожаловать в семейную усадьбу, кузина Камилла, — протянул он.
— Добро пожаловать, в самом деле, — эхом откликнулся младший брат.
Мой дядя свирепо повернулся к ним.
— Как вы думаете, что она подумает о вас, если вы разговариваете подобным образом? — сердито громыхнул он.
— Что она подумает? — поинтересовался старший сын.
Дядя Филипп тяжело вздохнул.
— У них не было матери, которая могла бы улучшить их манеры, — извинился он. — Это мой старший сын Уилфред. Губерт — младший.
— Если хотите, то можете звать меня Берт, — вполголоса добавил Губерт.
Мне он сразу понравился. Их имена я вряд ли бы выбрала сама, но я знала, что в нашей семье они встречались время от времени, поэтому я решила, что у моего дяди больше чувства семейственности, чем мне показалось на первый взгляд.
— Как приятно встретиться с вами со всеми! — воскликнула я. Уже так давно у меня не было никакой семьи, что мой голос невольно дрогнул, но я взяла себя в руки и даже выдавила из себя улыбку. — Я и не знала, что у меня такая красивая семья!
— Мы тоже не знали, что у нас есть такая высокая кузина, — холодно заметил Уилфред.
— Ну-ка, ну-ка, ребята! — предостерегающе вскричал дядя.
— О, я не возражаю, — поспешно заверила я его. — Я действительно высокая, выше, чем вы все.
Мой дядя направился в дом и пригласил следовать за ним. Он покачал головой и улыбнулся, его глаза озорно блеснули.
— Может, ты и высокая для девушки, но ведь ты не выше, чем Даниэль Хендрикс, э? Но, честно говоря, — продолжал он язвительно, — на всем острове нет человека выше его.
Братья напряглись, услышав его имя.
— Даниэль, ты сказал? — протянул Уилфред. — Как это вы познакомились с нашим Даниэлем?
Я была исполнена решимости не воспринимать их слишком всерьез.
— Я заказывала ему билет сюда, если на то пошло, — непринужденно проговорила я. — Это была моя работа, знаете ли.
— Но… — начал Губерт. Его брат бросил на него недобрый взгляд. — Но, — снова сказал он, — тебе больше не придется зарабатывать себе на жизнь благодаря твоему состоянию. Как тебе повезло!
Я пожала плечами.
— Да, это внесло приятное разнообразие в мою жизнь — стать независимой леди, — согласилась я. — Но не думаю, что мне это будет нравиться всегда!
Я начала воспринимать окружавшую меня обстановку с увеличивающимся почтением. Тяжелая викторианская мебель и многочисленные картины — портреты королевской семьи, сомнительных предков, даже кинозвезд — заполняли все стены. Большие, мощные комнатные растения оккупировали все подоконники, а все столы были аккуратно накрыты прожженными оранжевыми кусками ткани, настолько же уродливыми, сколь и бесполезными.
— Как давно вы здесь живете? — спросила я, при этом мой голос гулко отозвался от стен.
— Несколько лет, — признался дядя Филипп. — Пейшнс следит за порядком. Она все устроила на свой вкус, а мы и не пытаемся ничего исправлять. Кроме того, наши вкусы не так современны, как у вас в Англии.
— Да, — согласилась я. — Хотя, честно говоря, викторианский стиль сейчас в большой моде.
— Но тебе он не нравится? — подсказал он.
— Я так не говорила, — возразила я.
Он засмеялся:
— Тебе не надо ничего говорить. Не важно, моя дорогая, ты можешь делать все, что захочешь с этим местом. Я даю тебе полную свободу производить любые изменения, которые ты захочешь. Ведь это честно?
Мне он нравился все больше.
— Это более чем благородно, — благодарно произнесла я. — Я постараюсь не делать ничего такого, что вам не понравится.
Губерт нагло посмотрел на меня.
— Кто платит, тот и заказывает музыку, — пробормотал он. — Вы быстро учитесь, милая кузина.
Я сглотнула. Я и не поняла, что все изменения должны быть оплачены из моего кармана. Может, я так глупа? — подумала я в замешательстве. Может, сейчас подходящий момент, чтобы обсудить с дядей, сколько я должна платить за мое проживание здесь? Но когда я попыталась приступить к этому вопросу, он только отмахнулся:
— Мы здесь проводим мало времени. Мы все обсудим, когда поймем, как идут дела. Пойдет?
